2

 Просыпался он всегда одинаково.

 Выпростав из-под простыни занемевшую руку, он достал со столика сигареты, закурил и лишь затем сел. Вынув из ушей затычки, прислушался. Встал, пересек гостиную и приоткрыл дверцу глазка.

 Снаружи, на лужайке, словно почетный караул, безмолвно застыли темные фигуры.

 Медленно, словно нехотя, они покидали свои посты и понемногу удалялись. Нэвилль слышал их недовольное бормотание.

 Вот и еще одна ночь прошла... Вернувшись в спальню, он включил свет и оделся. Натягивая рубашку, он еще раз услышал крик Бена Кортмана:

 - Выходи, Нэвилль!

 Вот и все. После этого они расходились. Истощенные, ослабленные, утратившие свой пыл. Если, конечно, они не набрасывались на кого-нибудь из своих, что бывало довольно часто. Средь них не наблюдалось никакого единства, и исключительно их собственные побуждения были для них причиной.

 Одевшись, Нэвилль присел на край постели и, промычав себе под нос, составил список дел на день:

 Сайэрс: токар.

 Вода.

 Провер. генератор.

 Шпонка (?)

 Как обычно.

 Завтрак на скорую руку: стакан апельсинового сока, ломтик обжаренного хлебца, две чашки кофе, - с ними было покончено без промедлений. Он лишь мечтал научиться терпению есть медленно.

 Швырнув после завтрака бумажный стаканчик и тарелку в мусорную корзину, он почистил зубы. Есть хоть одна хорошая привычка, - отметил он про себя.

 Выйдя на улицу, он первым делом взглянул на небо. Оно было чистым, практически безоблачным.

 Сегодня можно прошвырнуться, - подумал он, - это хорошо.

 На крыльце у него под ногами звякнули осколки зеркала.

 Что же, эта хреновина рассыпалась, как и было обещано. Надо будет подмести.

 Одно тело неуклюже раскинулось поперек дорожки, второе наполовину завалилось в кустарник. Оба трупа были женскими. Почти всегда это были женщины.

 Отперев гараж, он выкатил свой "виллис": длинный открытый джип армейского образца со снятыми задними сиденьями.

 Бодрящая утренняя прохлада приятно освежала. Он распахнул ворота, вернулся, надел плотные тяжелые рукавицы и направился к женским телам на дорожке.

 Непривлекательное зрелище при дневном свете, - подумал он и поволок их через лужайку к машине, где был приготовлен брезент. Обе женщины были цвета вымоченной рыбы: все было выпито до капли.

 Открыв тыльную дверцу, он погрузил тела в "виллис" и прошелся по лужайке, собирая в мешок кирпичи и камни. Погрузив мешок в машину, снял рукавицы, прошел в дом, тщательно вымыл руки и приготовил ленч: два сэндвича, несколько пирожков и термос с горячим кофе.

 Когда все было готово, он захватил в спальне мешок колышков и, как колчан забросив его за спину, пристегнул к кобуре, в которой у него находилась киянка. Запер за собой дверь и направился к машине.

 Искать Бена Кортмана сегодня не стоит: есть много других забот. Вдруг вспомнилась вчерашняя мысль о звукоизоляции. Ладно, черт с ней, - подумал он, - завтра. Или когда погода испортится.

 Он сел за руль и сверился со своим планом. Там первым пунктом стояло: "Сайэрс: токар".

 После того, как скинет трупы, разумеется.

 Он завел мотор, вырулил задним ходом на Симаррон-стрит и взял курс на Комптон-бульвар. Там он свернул направо и направился на восток. Дома по обе стороны были безмолвны, и припаркованные у подъездов машины пусты и безжизненны.

 Роберт Нэвилль бросил взгляд на счетчик горючего. Было еще полбака, но, видимо, имело смысл тормознуть на Вестерн-авеню и залить бензина под пробку: подзаправляться запасенным в гараже без особой на то надобности было бы неразумно.

 На пустующей станции он заглушил мотор, выкатил бочку бензина, подсосал через шланг и ждал до тех пор, пока светлая текучая жидкость не хлынула через горловину на бетонное покрытие.

 Масло, вода, жидкость в аккумуляторе, проводка - все было в порядке. Почти всегда это было так, поскольку машина была особым предметом его внимания. Случись так, что она сломается далеко от дома, и он не сможет вернуться до наступления сумерек". Впрочем, о том, что тогда случится, можно было даже и не размышлять. Несомненно одно: это был бы конец.

 Улицы, пересекающие Комптон-бульвар, были пустынны. Роберт Нэвилль миновал Комптон, затем буровые вышки. Никого.

 Нэвилль знал, где их надо искать.

 Подъезжая туда, где горело пламя, - вечный огонь, с горькой усмешкой подумал он, - он натянул противогаз, надел рукавицы и сквозь запотевшие стеклышки вгляделся в плотную завесу дыма, клубами возносящегося над землей. Здесь когда-то было огромное поле, целиком превращенное затем в угольный раскоп. Это было в июне 1975-го.

 Нэвилль остановил машину и выскочил, торопясь поскорее справиться со своей невеселой работой.

 Сноровистыми быстрыми рывками он выволок через тыльную дверцу машины первое тело и подтащил его к краю. Там он поставил тело на ноги и сильно толкнул.

 Подскакивая на неровной наклонной плоскости карьера, тело покатилось вниз, пока не остановилось на дне, поверх огромной кучи тлеющих останков. Тяжело хватая ртом воздух, Роберт Нэвилль поспешил обратно к "виллису". Несмотря на противогаз, он здесь всегда чувствовал, что задыхается.

 Подтащив к краю шахты второе тело, он спихнул и его, швырнул вслед мешок с камнями и, добежав до машины, едва коснувшись сиденья, выжал полный газ.

 Отъехав примерно полмили, он сбросил рукавицы, швырнув их назад через сиденье, стянул противогаз и отправил его следом и сделал глубокий вдох, наполняя легкие свежим воздухом. Достав из бардачка фляжку, он как следует приложился к ней, медленно смакуя крепкое, обжигающее виски. Затем - сигарета. Закурил, крепко затянулся.

 Время от времени наступали периоды, когда ему приходилось ежедневно ездить на шахту в течение нескольких недель, и всякий раз ему становилось дурно.

 Где-то там, внизу, лежала и Кэтти.

 По дороге в Инглвуд он остановился разжиться водой в бутылях.

 В магазине было тихо и пустынно, в ноздри бил запах гниющей пищи. Торопливо толкая металлическую тележку по запыленным проходам, он шел, с трудом вдыхая густой от смрада воздух, словно процеживая его через зубы.

 Бутыли с водой нашлись в подсобке, где за приоткрытой дверью виднелся лестничный пролет, уводящий вверх. Сгрузив все бутыли на тележку, он поднялся по лестнице. Там мог оказаться хозяин лавки, с него можно было и начать.

 Их оказалось двое. В гостиной на диване лежала женщина лет тридцати в красном домашнем халате. Грудь ее мерно вздымалась и опускалась, глаза были закрыты, руки сцеплены на животе.

 Колышек - в одной руке, киянка - в другой вдруг стали чудовищно неудобными, руки - словно чужими. Это всегда было тяжело, когда они были живы, а особенно - женщины.

 Он вдруг почувствовал, что то бредовое состояние, желание, вновь оживает в глубине его тела, стремясь овладеть им. Его мускулы окаменели; он пытался заглушить, подавить растекавшееся по телу безумие. Оно не имело права на существование.

 Она не издала ни звука, лишь оборвавшееся дыхание захлебнулось тихим внезапным хрипом на вдохе.

 Нэвилль перешел в спальню. Доносившийся из гостиной звук - словно струйка воды из-под крана - преследовал его, настойчиво проникая в сознание.

 Но что я еще могу сделать? - вопрошал он, в который раз пытаясь убедить себя, что поступает единственно верным образом.

 Стоя в дверях спальни, он уставился на маленькую кроватку у окна, кадык его задвигался, дыхание оборвалось, застряв в гортани, и, влекомый непослушными ногами, он подошел к кроватке и взглянул на нее.

 Но почему же они все так похожи на Кэтти? - подумал он, трясущимися руками вытаскивая из колчана колышек.

 Подъезжая к Сайэрсу, он решил переключиться и, слегка сбавив скорость, размышлял о том, почему - деревянные колышки, и только они.

 Ничто не нарушало ход его мыслей - не считая мерного шума мотора, вокруг царила тишина. Нэвилль неодобрительно нахмурился. Казалось совершенно неправдоподобным, что этот вопрос пришел ему в голову лишь пять месяцев спустя.

 Но тогда логично было бы задать и следующий вопрос: как же ему удавалось попадать в сердце? Так писал доктор Буш. "Непременно следует поразить сердце". Однако Нэвилль абсолютно не знал анатомии.

 Морщина избороздила лоб Нэвилля, и под ложечкой засосало от осознания того, что он не понимает, что же и зачем он все-таки делает, ежедневно преодолевая себя, подталкивая себя навстречу этому кошмару. Заниматься этим столько времени - и ни разу не спросить себя.

 Встряхнув головой, он подумал: нет, все это не так-то просто раскрутить; надо тщательно, кропотливо - скопить все вопросы, требующие ответа, а затем докопаться до истины. Все должно быть по науке. Всему свой резон.

 О, это вы, узнаю вас, - подумал он, - тени старого Фрица.

 Так звали его отца. Нэвилль сопротивлялся, пытаясь одолеть унаследованную от отца склонность к четкой логике событий и повсеместной механистической ясности. Его отец так и умер, отрицая вампиров как факт до последней своей минуты.

 В Сайэрсе он взял токарный станок, погрузил его в "виллис" и затем обыскал магазин.

 В цокольном этаже он отыскал пятерых, спрятавшихся в разных укромных закутках. Одного обнаружил в продуктовом холодильнике, заменяющем прилавок, и невольно рассмеялся, так забавно было выбрано это укрытие, так прекрасен этот эмалированный гроб.

 Позднее, задумавшись, что же он нашел здесь смешного, он с огорчением рассудил, что в искаженном мире искажается все - в том числе и юмор.

 В два часа он остановился и пообедал. Все отдавало чесноком. И снова задумался о свойстве чеснока: что именно действовало на них? Должно быть, их гнал запах, но почему?

 И вообще, сведения о вампирах были весьма странными. О них было известно, что они не выходят днем, боятся чеснока, погибают, пронзенные деревянным колышком, боятся крестов и, по-видимому, зеркал.

 Впрочем, что касается последнего, то, согласно легенде, они не отражаются в зеркалах. Он же достоверно знал, что это ложь. Такая же ложь, как и то, что они превращаются в летучих мышей. Это суеверие легко опровергалось наблюдениями и простой логикой. Так же нелепо было бы верить, что они могут превращаться в волков. Без сомнения, существовали собаки-вампиры: он наблюдал их по ночам и слышал их вой, но они так и оставались собаками.

 Роберт Нэвилль вдруг резко поджал губы. Забудь пока, - сказал он себе. - Момент еще не настал. Ты еще не готов. Придет время, и ты размотаешь этот клубок, виток за витком, но не теперь.

 А пока - пока что проблем хватало.

 После обеда, переходя от дома к дому, он истратил оставшиеся колышки, заготовленные накануне. Всего сорок семь штук.