"Лео Перуц. Ночью под каменным мостом [И]" - читать интересную книгу автора- посоветовал Екеле. Потом он снял с плеча скрипку и начал наигрывать.
Но сколько он ни играл, дочка сапожника не выходила. Наконец Екеле повесил скрипку на плечо, перешел через улицу и робко заглянул в окошко. В комнате было темно и пусто, но в печке слабо светились уголья, и Екеле увидел сапожника и его жену, сидевших на низкой скамейке в углу. Они тихо пели погребальную молитву по своей Блюмочке, которую схоронили за день до того. - Она умерла, - прошептал Екеле. - И сапожник теперь свалился с неба на жесткую землю... Я все бы отдал, чтобы она жила, но у меня ничего нет. Она была еще совсем крошка, но мне казалось - весь мир сияет в ее глазах. Пять лет было ей, и вот она должна жевать холодную глину... - Если смерть приходит на рынок, то она покупает все, - проворчал Коппель-Медведь. - Никто ей не мал, ничто не уйдет от нее! Отойдя от окна, они тихо зашептали слова из псалма царя Давида: - Ныне, когда ты покоишься под сенью Всемогущего, тебя не может коснуться никакая скорбь. Ибо Он повелевает духами небесными, и они сопровождают тебя на пути твоем, и они понесут тебя на руках своих, чтобы ты не споткнулся о камень... Наступила полночь. На небе между темных дождевых облаков проглядывала бледная луна. Так тихо было на улицах, что с реки доносился плеск воды, а ведь до Влтавы от кладбища было не близко. Боязливо, с таким чувством, будто то, что они собирались делать, было против воли Божией, вошли они через узкую калитку в сад мертвых. Он лежал перед ними в лунном свете безмолвно и недвижимо, как исполненный тайны поток Самбатион, волны которого застынут в день Господень. выносить груз своих лет в одиночку. Деревья простирали к облакам облетевшие безлистые ветви, словно сдавленные жалобы. Екеле-дурачок пошел впереди, Коппель-Медведь следовал за ним по пятам. Они шли узкой тропой, что вилась меж кустов жасмина и бузины, пока не достигли обветшавшего памятника рабби Абигдора. Здесь, у могилы знаменитого святого, имя которого сияло неугасимым светом в сгущавшейся над диаспорой мглой, Екеле нашел стертый майнцский пфенниг, медную трешку и два английских геллера. Потом он двинулся дальше - туда, где под могучим кленом стоял могильный камень прославленного врача рабби Гедальи. Но вдруг он остановился и схватил своего спутника за рукав. - Слушай! - прошептал он. - Мы здесь не одни. Слышишь этот скрип и шелест? - Дурень ты, - сказал Коппель, который как раз нашел гнутый богемский грош и прятал его себе за пазуху. - Дурень и есть! Это ветер несет по земле увядшие листья. - Коппель-Медведь! - шептал Екеле. - Или ты не видишь - там, у стены, что-то мерцает и светится? - Если ты дурак, - заворчал Коппель, - так пей уксус, езди верхом на палке и дои козла, а меня оставь в покое. То, что ты видишь, суть белые камни, они-то и блестят в лунном свете! Но тут луна вдруг скрылась за тучкой, и Коппель-Медведь убедился, что это были вовсе не белые камни. Нет, там, у самой кладбищенской ограды, колебались в воздухе светящиеся фигуры детей в длинных белых рубашках. Они держались за руки и покачивались в неспешном танце над свежей могилой. |
|
|