"Иная" - читать интересную книгу автора (Хаббард Сьюзан)ГЛАВА 14Парковка оказалась забита, и маме пришлось поставить фургон на улице. Мы направились к длинному белому зданию с неоновой вывеской в окне «У Фло». Внутри все столики были заняты, и возле стойки остались только стоячие места. Бармен крикнул: «Привет, Сара!» Мае то и дело останавливалась поздороваться, пока мы пробирались к угловой кабинке. Там сидела Дашай с мускулистым мужчиной в черной ковбойской шляпе. Они пили что-то красное. Мама скользнула в кабинку, а я уселась с краю. — Ариэлла, это Беннет, — сказала Дашай. — Мой друг. Я пожала ему руку. У него было крепкое рукопожатие и красивая улыбка. — Мне нравится ваша шляпа, — сказала я. — Слышали?! Ей нравится шляпа, — воскликнул он. — А Дашай всегда велит мне ее снять. Избавься, мол, от нее. — А у тебя есть бойфренд? — Типа того. — А какой он? — Тихий. Волосы длинные. — Я подумала, есть ли возлюбленный у мамы. Она взглянула на меня и сказала: — Нет. Официант принес нам два бокала пикардо, и мама подняла тост. — За справедливость, — провозгласила она. Дашай с Беннетом озадаченно переглянулись, но выпили. Я отпила глоток. Вкус был уже привычен: на сей раз мне понравился его дымный оттенок. Оглядевшись, я заметила, что большинство посетителей тоже пьет пикардо. Там и сям виднелась то кружка пива, то бокал белого вина, но стаканов с красной жидкостью было вдвое больше. Почему почти все пьют одно и то же? — Люди привычки, — сказала мае. — Почему оно такое красное? — Считается, что это секретный рецепт, — сказал Беннет. — Я где-то читала, что цвет дают давленные насекомые. — Дашай подняла стакан, и в проникших в окно лучах заходящего солнца жидкость засияла темно-красным светом. — Очень аппетитно. — С момента нашего с ней разговора мама ни разу не улыбнулась, и я только теперь поняла, как часто она это делала прежде. — Ариэлла, мне надо поговорить с друзьями. Ты можешь слушать, но речь пойдет о том же, что мы с тобой обсуждали несколько часов. Или можешь поиграть на музыкальном автомате. — Она порылась в кармане и извлекла горсть мелочи. Я не хотела слушать всю историю по второму разу. В любом случае, мне тоже надо было подумать. Я взяла деньги и свой стакан и направилась к музыкальному автомату — блестящему красно-желто-лиловому механическому чудовищу. Единственный музыкальный автомат, виденный мною прежде, стоял в кафе в Саратога-Спрингс, а этот был в три раза больше. Я не нашла ни одного знакомого названия, поэтому выбрала песни наугад: «Поздно вечером на Модлин-стрит» Морисси, «Брошен на острове пианино» «Блад бразерс», «Огненное озеро», «Мит паппетс», «Город-призрак США», «Мис-фитс». Я скормила машине четвертаки. Когда музыка заиграла, это оказалась не одна из выбранных мною песен, а баллада в стиле кантри о кольце огня. Похоже, все в баре ее знали: все подпевали в припеве, кроме мамы и ее друзей, погруженных в беседу в угловой кабинке. Я села на табуретку возле автомата и смотрела на посетителей, которые время от времени поглядывали на меня. Были ли они все вампирами? Или просто этот уголок Флориды питает необычайную страсть к красным напиткам? Они выглядят как «нормальные люди», подумалось мне. Разного возраста, роста и цвета кожи, одеты в самую обычную одежду. Двое мужчин были в комбинезонах механиков, пара была в деловых костюмах. Так могла выглядеть публика в баре любого маленького города, за исключением преобладания красных напитков и песен в музыкальном автомате… и только теперь до меня дошло, что никто здесь не страдал излишней полнотой. Наблюдая за народом у стойки — официант массировал плечи одному из завсегдатаев, бармен напевал и прихлебывал из собственного темно-красного стакана, — я думала об отце, сидящем в своем зеленом кожаном кресле и попивающем вечерний коктейль в одиночестве. Интересно, какого цвета сорочка у него сегодня? И хотя я устала от размышлений о его прошлом, оно начало снова прокручиваться у меня в голове. Когда я была совсем маленькая, еще говорить толком не умела, отец принес мне книжку с картинками под названием «Найди шесть отличий». Разумеется, заголовок я прочесть не могла, но принцип уловила моментально: два почти одинаковых рисунка (обычно животные или инопланетяне) располагались рядом, отличаясь только в мелких деталях — например, отсутствием тени или хвоста у кошки. Хотя я не могла сказать, в чем разница, я тыкала пальчиком, а папа одобрительно кивал. Размышляя об историях отца и матери, я все четче видела разницу между ними. Из всех расхождений меня больше всего заботил эпизод с Деннисом — то, что он закрывал дверь Малкольмовой машины. Я знала, насколько папа доверял Деннису, как зависел от его преданности. Я приняла решение: пора позвонить домой. В телефонной будке в задней части бара, возле уборных, я набрала Саратога-Спрингс и опустила нужное количество монеток. Я понятия не имела, что скажу, когда он снимет трубку. Но я не услышала даже гудков. Механический голос сообщил мне, что набранный номер больше не обслуживается, посоветовал проверить, верно ли он у меня записан, и повторить попытку. Мне не надо было проверять записи, но я набрала номер снова, опустила монетки и прослушала ту же запись. В полном недоумении я повесила трубку. Когда я снова присоединилась к маме и ее друзьям, Дашай как раз заканчивала длинную фразу словами: «…должно быть, влияние сангвинистов». Я знала, что они говорили о папе — мама позволила мне послушать ее мысли. — Кто такие сангвинисты? Они посмотрели на меня. — Ну, — сказала Дашай, — тут надо рассказать о сектах. Беннет засмеялся. — Цыц! Я сказала «сектах», — Она повернулась к нему спиной. — Полагаю, тебе о них не рассказывали? Некоторые вампиры являются «колонистами» — они считают, что людей надо держать в неволе и разводить на кровь, как животных на мясо. Другие, «реформисты», носятся с идеей учить людей, насколько вампиры их превосходят. Есть еще такие «небьюлисты» — экстремисты, которые хотят стереть человеческую расу с лица земли. Милые ребята. И есть еще так называемое Общество «С». «С» означает «сангвинисты». Они сторонники защиты и сохранения окружающей среды… ну, мы тоже такие. В конце концов, большинство из нас полагают, что мы пребудем вечно, так что нам есть о чем беспокоиться… прекрати ржать, Беннет. Я серьезно. Мы заинтересованы в сохранении Земли. Но сангвинисты шагнули дальше. Они практикуют умеренность и по минимуму общаются со смертными, хотя полагают, что смертные должны иметь, так сказать, демократические права. Сангвинисты считают аморальным кусать людей и вампить их. — Вампить? — Делать смертных вампирами, — перевел Беннет. — Это словечко Дашай, она сама его придумала. Дашай не обратила на нас внимания. — Сангвинисты озабочены тем, чтобы все делать правильно. Они относятся к жизни очень, очень серьезно. — Мы не принадлежим ни к какой секте, — сказала мае и странно на меня посмотрела. Я блокировала свои мысли. — Мы почвенники, — пояснил Беннет. — Ну, знаешь, овсянка с изюмом, экологически чистое садоводство и все такое. Мы не лезем в великие идеи и не печемся об этике. — Мы делаем то, что естественно, — сказала Дашай. — Живем и даем жить другим. — Некоторые секты уверены, что для выживания им ежедневно нужна человеческая кровь. — Мама подняла бокал. — Но мы прекрасно обходимся заменителями, при условии, что уделяем внимание сбалансированности нашего рациона. Твой отец, типичный ученый, никогда особо не интересовался едой, — добавила она. — И не признавал ценности овощей. — Нам не нужна кровь? — Мы принимаем заменители, — сказала Дашай. — Нам не нужно кусать людей. Конечно, она нам нравится, но тот же результат получается от сырых устриц, или соевых бобов — в них полно цинка, — или красного вина, или пикардо. — Почти тот же. — В голосе Беннета промелькнуло сожаление. Я гадала, как они с Дашай стали вампирами. Должно быть, бар «У Фло» — кладезь странных историй. — А как насчет поедания мяса? — Расспросы давали мне время примириться с неудавшимся телефонным звонком. — Мясо необязательно, — сказала мама. — Мы пескарианцы.[27] — Вкус премерзкий, — Беннет растопырил пальцы и пошевелил ими, будто это червяки, — но сангвинисты едят. Они считают, что мясо необходимо, что оно как бы заменяет кровь. — У нас есть заменители и минеральная вода. — Дашай явно стремилась увести беседу с темы крови. — Реку питают ключи, ты знала об этом, Ариэлла? И в здешней воде те же минералы, что и в соленой. В реке водится и пресноводная, и морская рыба, и мы ее едим. Источники — одна из причин, почему здесь поселилось столько вампиров. Мае наклонилась к моему уху: — Что случилось? — Потом скажу. Официант принес нам подносы с сырыми устрицами и бутылку темно-красного острого соуса. Устрицы были сочные, но я ела мало и без особого аппетита. Позже в тот же вечер я сидела на краю пирса. Харрис пришел и уселся справа, сантиметрах в тридцати от меня. Солнце село, но небо оставалось розовым. Похожие на перламутр облака вдоль горизонта сияли, словно подсвеченные изнутри. Они постепенно тускнели, превращаясь в синие, словно далекие горы. Это заставило меня вспомнить об Эшвилле, но я подавила эту мысль вместе со всякими думами о Саратога-Спрингс. Мы с Харрисом болтали ногами в прохладной воде. Мимо меня проплыла змеешейка, все равно похожая на змею, с соседнего дерева прокричал пересмешник. Я вспомнила строчку из Торовского «Уолдена»: «Наша внутренняя жизнь подобна водам реки».[28] Все было спокойно — пока я не заметила зловещий плавник, рассекающий водную гладь не больше чем в двухстах метрах от нас. Я схватила Харриса за руку и вместе с ним отползла от воды. Он вскочил на ноги и исчез среди деревьев. Я босиком пробежала весь путь от реки до дома и влетела в гостиную. — Я видела акулу! Мама, Дашай и Беннет, игравшие в карты за кухонным столом, подняли на меня глаза. Мае протянула мне лист бумаги и ручку. — Нарисуй спинной плавник. Я быстро набросала увиденное. — По-моему, дельфиний, — сказала Дашай. Она взяла ручку и нарисовала другой плавник, без загиба полумесяцем назад. — Вот так выглядит акулий. «Опять ошиблась, — подумала я. — Все время ошибаюсь, а ведь раньше я всегда была права». — Я перепугала Харриса, — призналась я, и по голосу было слышно, как мне стыдно. — Я разыщу его и все объясню, — сказала Дашай и вышла. Тут мае отодвинула стул и вышла из комнаты. Вернулась она с двумя книгами — полевым определителем флоридской фауны и садовым справочником. — Ты научишься. Так же, как научилась я, — сказала она. Я взяла обе книги и уселась в обитое ситцем кресло в углу. Грейс продефилировала мимо меня с таким видом, словно на меня и смотреть не стоило. Вернулась Дашай и сказала, что Харрис на ночь устроился в гостевом домике. — Я объяснила ему, что произошло, — сказала она. — Он не станет таить обиду. Карточная игра возобновилась, но по характеру пустой болтовни я поняла, что прервала более важную беседу. Поэтому я пожелала всем спокойной ночи и удалилась к себе, забрав книги. Позже, когда я уже лежала в кровати, пришла Грейс и уселась у меня в ногах. Мы с ней следили, как охристо-желтая луна карабкается на небосвод. Мае постучалась и открыла дверь. — Ты собираешься рассказать мне, что тебя беспокоит? Я опять заблокировала мысли, не зная, что сказать. — Завтра, — пообещала я. Когда я проснулась, на меня смотрело солнце. Я услышала голоса и увидела в окно, как мае с Дашай разговаривают на конюшне с кем-то незнакомым. На подъездной дорожке стоял курьерский фургон «Зеленого креста». Я спустилась вниз так тихо, как будто они сидели в гостиной, взяла с кухни беспроводной телефон и так же тихо вернулась в комнату. Майкл поднял трубку после третьего гудка. — Майкл, это я. После паузы он произнес: — Спасибо, что позвонили. Я дам вам знать. — И повесил трубку. Я отключила умолкший телефон. Тон у Майкла был странный, официальный и нервный. В ушах у меня звучал этот щелчок, еще одна оборванная связь. Я уже собиралась отнести телефон обратно на кухню, когда он зазвонил. Я тут же ответила. — Ари, это я. — Голос у Майкла звучал по-прежнему нервно. — Я не могу говорить. — Что у вас творится? — Агент Бартон здесь. Он приходит каждые пару месяцев, проверяет. Я сейчас звоню из гаража, со своего мобильника. Я убрал твой номер из памяти определителя. Значит, Макгарриты наконец обзавелись более современными телефонами. — У тебя все в порядке? — Ага, нормально. Ты где? — Я у мамы. Здесь очень хорошо. — Ладно, ладно. Не говори мне, где ты. Бартон продолжает спрашивать про тебя, так что лучше мне не знать. — Он спрашивает обо мне? — Ага. Понимаешь, из-за того, что случилось с твоим отцом и всего… — Что случилось с моим отцом? Тишина в телефоне обрела плотность. — Майкл! — Ты хочешь сказать, ты не в курсе? — Я не разговаривала с ним с тех пор, как уехала. Что стряслось? Очередная пауза, еще более напряженная. Затем фраза, настолько торопливая и путаная, что я ничего не поняла. — Неслышно! Повтори! — Он умер. — Слова накатывали на меня бессмысленными звуковыми волнами. — Ари, твой отец умер. В какой-то момент вошла мама и забрала у меня трубку. Я держала ее, не слушая, сидя на полу. Словно издалека я слышала, как она разговаривает с Майклом, но слова не отпечатывались в сознании. В ушах стоял белый шум — всеобъемлющий звук и полное его отсутствие, — и в голове у меня было пусто. Меня разбудил запах благовоний. Я не могла определить аромат — смесь трав, некоторые из них я узнала — лаванду и розмарин. Открыв глаза, я увидела дым. Он исходил не от благовоний, а от кучки растений, сложенных на железную жаровню. Едва ли не на всех плоских поверхностях в комнате горели свечи — под сотню белых колонн с мерцающими огоньками наверху. Однако в комнате было прохладно, потолочный вентилятор лениво вращался. Я могла поклясться, что слышала пение женских голосов, но в комнате было пусто. Должно быть, я закрыла глаза, потому что в комнате теперь находилась Дашай. На ней было белое платье, а волосы убраны под белый шарф. Она сидела на краю моей кровати и кормила меня прозрачным бульоном с перламутровой ложечки. Я ела, не чувствуя вкуса, молча. Она улыбнулась и ушла. На кровать вскарабкалась Грейс, умылась и лизнула мне руку. Некоторое время спустя я опять проснулась. Свечи горели по-прежнему. У кровати сидела мама и читала. Лицо ее в сиянии свечей напомнило мне картину, висевшую у Макгарритов в гостиной и называвшуюся «Матерь скорбящая»: женщина в профиль, лицо спокойное, но печальное, в синем плаще с капюшоном. Я снова уснула, а когда проснулась в следующий раз, барвинковые стены пестрели солнечными бликами. Таким образом, я вернулась в мир живых. Потом мне рассказали, что я провела «в коматозном состоянии» почти неделю. Все это время мама с Дашай были очень заняты. Постепенно, по мере того как я крепла, они рассказали мне, что они делали. Вампирская сеть, как я узнала, работает примерно как подземная железная дорога. Когда вампир попадает в беду, другие предоставляют ему транспорт, еду и убежище. Связные моей матери также тайком переправляли спасенных животных подальше от всякой угрозы и обменивались товарами и услугами по бартеру. Но в первую очередь шел обмен информацией. Друзья мае в Саратога-Спрингс рассказали ей, что сообщение о папиной смерти появилось в местной газете — они переслали ей копию по электронной почте. Он умер от сердечного приступа. Тело его было кремировано, а прах захоронен на кладбище «Грин-ридж». Друзья прислали ей по электронной почте фотографию могилы. Дом они тоже сфотографировали, на переднем газоне четко виднелся знак «продается». Кто-то обстриг всю глицинию, оплетавшую боковое крыло, и теперь дом выглядел уязвимым, голым. Мама не стала показывать мне все фотографии сразу, дабы избежать слишком эмоциональной реакции. Но трудно было сдерживать чувства, особенно когда я впервые взглянула на снимки. Изображение покинутого дома шокировало меня не меньше, чем вид черного мрамора надгробья. РАФАЭЛЬ МОНТЕРО, было написано на нем, а ниже — цитата: GAUDEAMUS IGITUR JUVENES DUM SUMUS. Дат не было. — Что означает эта надпись? — спросила Дашай. — «Так возвеселимся же, покуда молоды», — перевела мае. Я и не знала, что она читает по-латыни. Она обернулась ко мне. — Он иногда произносил эту фразу в качестве тоста. Фотография была сделана с близкого расстояния, и на переднем плане стояла какая-то бутылка. — Что это? — спросила я у мае. — Похоже на верхнюю часть бутылки из-под какого-то ликера, — ответила она. — Странная вещь на могиле, — заметила Дашай. — Может, хулиганы оставили. Я полулежала в кровати на подсунутых под спину подушках. Харрис сидел на другом конце постели, раскрашивая раскраску. Мама отложила переправку обезьян в заповедник в надежде повеселить меня. В ту неделю, захоти я слона, уверена, она бы его раздобыла. — Мае, — сказала я. — Не могла бы ты написать своим друзьям и попросить их сделать еще несколько фотографий? И спросить у них, кто подписывал свидетельство о смерти? Мама подумала, что состояние у меня тяжелое, может, я даже брежу, но я послала ей в ответ громкую и ясную мысль; «Я не верю, что он умер». «Ты не хочешь в это верить», — подумала она. «Если бы он умер, я бы почувствовала». — Я скрестила руки на груди. «А это уже штамп», — подумала она. Затем заблокировала свои мысли и сказала: — Прости. — Я прожила с ним рядом полных тринадцать лет, — сказала я. — А ты нет. Она поморщилась. Затем повернулась и вышла из комнаты. Пока она отсутствовала, Дашай поделилась со мной своей версией папиной смерти: его убил Малкольм. Мама рассказывала ей о нем, и она считала его воплощением зла. — В некрологе говорится «сердечный приступ»! — возмущалась она. — Это может означать все, что угодно. Ни разу не слышала, чтобы хоть у одного из нас случился сердечный приступ, за исключением сама знаешь чего. — Она сжала левую руку в кулак, выставив большой палец, а правой изобразила молоток. — Люди по правде забивают кол в сердце? — Отец не внес ясности в этот момент. — Говорят, раньше такое случалось. — Судя по голосу, Дашай не была уверена, что ей следует обсуждать эту тему. — Иногда, понимаешь, людям не приходит в голову ничего лучше. Невежественный народ берет себе в голову, что кто-то — вампир, а затем они решают избавиться от этого кого-то. — Она нахмурилась. — Я недолюбливаю людей. Не побывай я сама человеком в свое время, вообще не видела бы смысла в их существовании. Она отвернулась от меня к Харрису. — Слушай, а хорошо получается, — сказала она ему. Харрис раскрашивал морского конька лиловым, причем почти не вылезал за линии. Раскраска состояла из различных обитателей моря. Осьминога и морскую звезду он уже раскрасил. Я подвинулась заглянуть ему через плечо и уловила его мятное дыхание (он чистил зубы дважды в день). Мне хотелось, чтоб он никогда не уезжал. — Где Джоуи? — спросила я. — Дремлет на крылечке. Как обычно. — Дашай была о Джоуи невысокого мнения. — Что ж, Ариэлла, сегодня ты гораздо больше похожа на себя. Наверное, тебе гораздо лучше. — Надеюсь. — Я снова уставилась на фотографии. — Как по-твоему, что сталось с нашими книгами и мебелью и прочим добром? — Хороший вопрос. — Она поднялась и потянулась всем телом. — Не знаю, но спрошу. Получение ответов заняло несколько дней, и за это время мне надоело болеть. Я начала ходить по дому, затем по двору. На южной стороне дома мама посадила темно-синие гортензии и свинчатку. Когда я видела их в последний раз, это были просто зеленые кусты, но за неделю моего отсутствия в этом мире они расцвели. Я признала их по фотографиям из книжки, которую мне дала мама. Воздух пах гипнотически сладко из-за ночного жасмина и соцветий апельсиновых и лимонных деревьев. Во Флориде трудно предаваться унынию, подумалось мне. Но потом я направилась по тропинке, до тех пор не исследованной мною, и обнаружила сад совсем иного рода. Розы вились по шпалерам, окаймленным алтеем и львиным зевом. По граням фонтана, выполненного в форме обелиска, стекала вода. Клочок земли обрамляли высокие травы. Все в саду было черное: цветы, травы, фонтан, оплетавшие фонтан лозы, даже вода в нем. — Добро пожаловать в мой сад печали. — Меня догнала Дашай. Мы уселись на черную чугунную скамью и стали слушать фонтан. Мне это напомнило прочитанный у Готорна рассказ «Дочь Рапаччини», где действие в основном происходит в жутком саду ядовитых растений, похожих на драгоценные камни. Однако темнота этого сада странным образом успокаивала. Почему ты посадила его? — Я читала о готических садах. Две или три сотни лет назад, если ты потерял того, кого любил, ты сажал траурный сад и, сидя в нем, оплакивал утрату. Тебе надо позволить себе скорбеть, Ариэлла. — У тебя умер кто-то из любимых? — Я потеряла родителей и первую любовь, все за один ужасный год. — Глаза ее были как янтарь, ясные, но непроницаемые. — Это случилось еще на Ямайке, давным-давно. Она перевела взгляд с фонтана на меня. — Но ты не хочешь сейчас слушать эту историю. Потом я скопила денег и купила себе билет до Майами, в один конец. Вот уж куда никому попадать не советую. По Майами рыщут банды злых вампиров, кусая людей направо и налево, соревнуясь, кто больше. Они еще и торчат на игле: воруют кровь из больниц и донорских банков и вкалывают себе. Мерзость! И часа не прошло, как я сошла с самолета, а меня уже отвампили. Мне все это не понравилось, и я отправилась на север, подыскивая местечко, где бы меня никто не трогал. Так я нашла Сассу и познакомилась с твоей мамой. — Она улыбнулась. — С первого же дня, когда мы встретились «У Фло», она стала моим лучшим другом. Нам обеим не везло, но мы были упрямы и доверяли друг другу. Мы сложили все, что у нас было, и купили «Запредельную синеву». Терпение и труд все перетрут, солнышко. Дашай пережила больше горя, чем я, однако я ей немного завидовала. Я вдыхала пряные запахи черного львиного зева и гадала, будет ли у меня еще когда-нибудь лучший друг. Обнаружив сад печали, я стала меньше времени проводить в постели. Я ела с мае и Дашай, а иногда и с Беннетом на кухне. Разговаривала мало, но хотя бы вновь обрела способность принимать пищу. Однако внутреннее онемение не проходило. Однажды во второй половине дня мы с Дашай перекусывали — ломтики сот, сыр и яблоки, — когда вошла мае с бумагами в руках. Друзья прислали ей несколько снимков отцовской могилы. На сей раз мы разглядели бутылку как следует — полупустая бутылка пикардо, а рядом три красные розы на длинных стеблях. — Как на могиле По, — сказала мае. — Знаете, коньяк и розы. Я не поняла. — Каждый год девятнадцатого января — в день рождения По — кто-то оставляет на его могиле в Балтиморе бутылку коньяка и красные розы, — пояснила она. — Я слышала об этом, — сказала Дашай. — Очень таинственно. — На самом деле нет, — сказала мама. — Это делают члены «Общества По». По очереди. Рафаэль состоял в этом обществе, и сам однажды проделал это. Он взял с меня обещание никому об этом не рассказывать. Теперь, полагаю, нет смысла хранить тайну. — Это знак, — сказала я. — Это значит, он еще жив. Отец говорил, что По был одним из нас. Они с жалостью посмотрели на меня, но я не хотела этого замечать. — Что еще ты выяснила? Свидетельство о смерти подписывал Деннис? — Нет. Оно подписано доктором Грэмом Уилсоном. Я позволила себе вообразить сценарий, в котором документ подписывал Деннис, чтобы помочь отцу инсценировать собственную смерть. Теперь моя версия пошатнулась. — Ариэлла, — сказала мама, — прости, что разочаровала тебя. — Папа не посещал доктора Уилсона. — Я скрестила руки на груди. — Он вообще никогда не обращался к врачу. Мае с Дашай переглянулись. Спустя пару мгновений Дашай сказала: — Выясни насчет доктора Уилсона. Спросить-то не вредно. Мама покачала головой, но отправилась обратно к компьютеру. Дашай протянула мне еще ломтик сот. — Как насчет выгулять лошадей? Я понимала, что она пытается отвлечь меня, ну и что из того? Планы можно вынашивать и верхом. Вернувшись с прогулки (Дашай на Абиаке, я на Джонни Кипарисе), мы поводили коней по загону, чтоб они остыли, потом дали им корма и напоили. Мае сидела на парадном крыльце, поджидая нас. Я разглядывала ее лицо и пыталась послушать мысли, но безуспешно. В руках она держала лист бумаги, который протянула мне. Это была распечатка электронного письма. Сара, нет ничего проще. Мы связались с агентом по недвижимости, и она сказала, что содержимое дома переведено на склад. По завещанию все однозначно отходит твоей дочери, а душеприказчиком назначен Деннис Макграф. Ты с ним знакома? Он служит в колледже, если хочешь, я ему позвоню. Когда Ариэлла не появилась на похоронах, пошли было разговоры, но теперь все утихло. Всеми приготовлениями занимался Салливан. Дай мне знать, если еще что-нибудь понадобится. Обнимаю. Мэриан. Р. S. Разве ты не знакома с Грэмом Уилсоном? Славный дядька. Хороший врач. Один из нас. Я послала матери улыбку победителя, а она в ответ послала мне мысль: «Может быть». Мы никак не могли договориться, что делать дальше. Я хотела поехать в Саратога-Спрингс, поговорить с Деннисом и доктором Уилсоном. Мае считала, что это неразумно. Майкл рассказал ей об агенте Бартоне (у них был длинный разговор, уточнила она), и рисковать мы не будем. — Тогда ты поедешь, — решила я. — Ариэлла, задумайся на минуточку. Что это нам даст? Если ты права — если Рафаэль жив, — он не хочет, чтобы мир об этом узнал. В конце концов, если он инсценировал собственную смерть, значит, у него имелись на то причины. — Зачем вампиру проделывать подобное? — покачала головой Дашай. — Потому что он хотел, чтобы люди считали его смертным? — Я размышляла вслух. — Потому что кто-то намеревался его выдать? — Его мотивы нас не касаются. — Мае говорила все более властно, и мне не очень нравилось, что она берет дело в свои руки. — Если он жив, он мог связаться с нами. Но он этого не сделал. — С чего бы ему это делать? — Письмо у меня в руке превратилось в мятый комок бумаги, и я принялась его разглаживать. — Мы его бросили. Мы обе. И ни одна из нас не позвонила и не сказала ему, где мы находимся. — Он мог разыскать меня в любой момент. — Мае скрестила руки на груди — тот же жест, к которому всегда прибегала я, уходя в оборону. Она услышала, как я об этом подумала, и подчеркнуто опустила руки по швам. — Я всегда называлась своим настоящим именем. Тебе не понадобилось много времени, чтобы выследить меня. — Тетя Софи позвонила ему после вашей с ней последней встречи. Она сказала ему, что ты не хочешь, чтобы тебя нашли. — В то время я и не хотела. Я соблюдала свой уговор с Малкольмом. — Она снова скрестила руки. — Что заставляет тебя думать, будто Рафаэль хочет, чтобы его нашли? — Бутылка «пикардо», — сказала я. — И три розы. И надпись на могиле: «Так возвеселимся же, покуда молоды». Это была как бы наша с ним шутка. — Я старалась говорить убедительно, но понимала, что у меня нет доказательств, что он жив, только упрямая интуиция. |
||
|