"Евгений Андреевич Пермяк. Последние заморозки " - читать интересную книгу автора

Ийя никогда еще не была такой волшебницей, как сегодня перед восходом
солнца. И как он мог вчера на балу весь вечер танцевать с Руфиной, а потом
смотреть на их отражение в пруду?
Нужно как можно скорее сказать Ийе: "Милая И! Ты открыла мне глаза, и
я увидел, как люблю тебя. Идем и объявим об этом всем".
Так он и скажет ей вечером. Сразу же после работы, не заходя домой, он
помчится на Шайтанову дачу.
Долго тянется день. Но все равно придет вечер. Счастливый вечер. Ее
глаза будут сиять. Наверное, прослезится слезами радости ее дед Адам
Викторович. А уж бабушка-то... Она больше всех любит Ийю. Так приветлива с
нею...
Когда закончилась смена, Алеша догнал переполненный трамвай, идущий до
конца бора.
Трамвай очень весело звенел, будто желая оповестить весь белый свет о
том, как счастлив Алексей Векшегонов. Он считает остановки. Мыловаренный
завод - раз. Металлургический - два. Улица Мира. Загородный проспект.
Рудянка...
В самых радужных мечтах Алеша не заметил, как минули все остановки, он
уже на просеке. Уже виден знакомый поворот направо...
И вот он на ее крыльце.
- Разве ее нет дома?
- Нет, - ответил появившийся Адам Викторович.
- А когда она вернется?
- Думаю, что никогда или очень не скоро. Вот ее письма.
И старая, костлявая, но еще твердая рука деда Ийи вручила письмо. А
затем эта же рука закрыла дверь, у которой Алексей остался стоять, держась
за резную колонку.
На конверте значилось кратко и мягко: "Алеше".
Письмо тоже оказалось недлинным:

"Ну вот и все, Алеша! На твоей совести не должно остаться и крупицы
вины передо мной или обиды, как нет ее и у меня.
Разве можно обижаться на то, что мая любовь не зажгла в тебе любви ко
мне?
Алеша! Не спрашивай у деда, куда уехала я. И не старайся узнавать мой
адрес. Ты его не узнаешь.
Будь счастлив. Прощай.
И".

И приписка:
"Проститься с твоими родными я не могла. Поцелуй за меня их всех. И
особенно Сережу, и, конечно, бабушку Стешу".
Алексей обтер рукой мокрый лоб и принялся читать письмо снова. На
письмо сел шмель. Алексей не согнал его. Он поползал по строкам, потом
задержался на слове "Алеша", коснулся хоботком буквы "А" и, жужжа, улетел.
Как будто ничего особенного, простая случайность, но нервы так
напряжены, что, казалось, не только шмель, зажужжавший как-то озлобленно
громко, но и все окружающее - калина, трава, лес были недовольны им.
Конечно, окружающее сейчас отражало состояние его души. И он понимал
это. Все же было стыдно даже перед травой.