"Артуро Перес-Реверте. Гусар (Роман) " - читать интересную книгу автора

свечах, когда до сражения остаются считанные часы! Если на войне вообще
может быть что-то хорошее - это боевое братство.
- Ты, верно, станешь надо мной смеяться, - произнес Фредерик
вполголоса, чувствуя, что может говорить откровенно, - но мне всегда
казалось, что первая в моей жизни атака будет чудесным солнечным утром,
чтобы конская сбруя сверкала в ярких лучах, а наши доломаны были в пыли от
бешеной скачки.
- "В этот миг твои друзья - конь, клинок и Бог", - продекламировал де
Бурмон, опустив веки.
- Кто это сказал?
- Понятия не имею. Точнее, не помню. Я прочел эти слова много лет
назад - в книге, которая хранилась в библиотеке моего отца.
- Потому ты стал гусаром? - спросил Фредерик.
Де Бурмон задумался.
- Возможно, - заключил он наконец. - Если честно, я и сам не знаю,
отчего пошел в кавалерию. Но в Мадриде я понял, что лучший мой друг - сабля.
- Возможно, завтра ты изменишь мнение и назовешь лучшим другом своего
коня Ростана. Или Господа.
- Возможно. Но если уж придется выбирать, я предпочитаю, чтобы конь
меня не подвел. А ты?
Фредерик пожал плечами:
- Я пока и сам не знаю. Сабля, - он провел рукой по украшенной темным
камнем гарде, - не выпадет из опытной и твердой руки. Мой Нуаро -
изумительное животное, чтобы сладить с ним, мне и шпоры почти не требуются.
А Бог... Что ж, хоть я и родился в год взятия Бастилии, родители воспитали
меня в строгости и страхе Божьем. Конечно, в армии царит совсем иной дух, но
не так-то легко изменить тому, во что верил с детства. Все равно во время
битвы у Бога будут и другие дела, кроме как присматривать за мной. А вот
испанцы, похоже, верят в своего безжалостного папистского Бога посильнее
императорских гусар и на каждом шагу повторяют, что Он с ними, а никак не с
нами, порождениями дьявола, которые будут гореть в аду. Возможно, когда они
потрошили беднягу Жуньяка и вешали его на той оливе, это было подношение
Христу, вроде языческой жертвы...
- Что ты хочешь этим сказать? - нетерпеливо спросил де Бурмон,
опечаленный воспоминанием о Жуньяке.
- Я хочу сказать, что остаются сабля и конь.
- Вот речь гусара. Полковник Летак одобрил бы такие слова.
Сняв доломан и сапоги, Мишель растянулся на кровати. Он сложил руки на
груди, прикрыл глаза и принялся насвистывать сквозь зубы итальянскую
песенку. Фредерик достал из жилетного кармана серебряные часы с собственными
инициалами, выгравированными на крышке, - подарок отца, сделанный в тот
день, когда сын покидал Страсбург, чтобы поступить в Военную школу. Половина
двенадцатого ночи. Юноша нехотя поднялся на ноги, потянулся и аккуратно
пристроил саблю к поддерживающему палатку столбу, рядом с седлом и двумя
пистолетами в кобурах.
- Пойду прогуляюсь, - сказал он де Бурмону.
- Лучше попробуй заснуть, - отозвался тот, не открывая глаз. - Завтра
будет безумный день. Вряд ли удастся отдохнуть как следует.
- Я только взгляну, как там Нуаро. Я быстро.
Фредерик накинул на плечи доломан и вышел из палатки, с наслаждением