"Павел Пепперштейн. Ватрушечка" - читать интересную книгу автора

"коричневую" смесь. Эльза опять переоборудовала квартиру. Теперь она
предпочитает то, что я называю "гитлерюгендстиль", - смесь неофашизма и
неомодерна.
Черные дубовые панели и белые статуи, изображающие нагие тела арийских
девушек и юношей. На стенах - невероятно увеличенные фотографии
очаровательной Гели Раубаль, которая покончила с собой из-за любовной
истории с собственным дядей.
- Полагаю, нам лучше немного прогуляться на свежем воздухе, - возразил
я, - подобные интерьеры, конечно, экзотичны. Однако поздними вечерами эта
эстетика может подтолкнуть к депрессии.
Мы вышли. Пока мы сидели в ресторане, стало поздно и похолодало. Дождь
сменился мелким снежком, который по-детски неуверенно похрустывал под
подошвами ботинок.
Плещеев закурил сигарету.
- Скажите, Филипп Павлович, не потомок ли вы русского поэта Плещеева,
чьи стихи мы все учили в детстве на память?
- Нет вроде бы. Не думаю. А вы - не приходитесь ли родней известному
большевику Мартову?
- Нет. У большевика это был партийный псевдоним, у меня же
наследственная фамилия.
Гуляя, мы вышли на мост. Ярмарочная площадь видна была внизу.
Иллюминация еще кое-где светилась, но драконы на каруселях были уже в
чехлах, аттракционы закрыты.
Прямо под нами виднелось огромное круглое здание "павильона ужасов",
где мы недавно развлекались.
- Смотрите, господин Мартов, вот она - вылитая ваша любимая
ватрушечка, - сказал Плещеев, стряхивая вниз пепел с сигареты.
Павильон ужасов действительно сверху напоминал "ватрушечку" - надутое
кольцо, в центре - беловатая крыша, свежеприсыпанная снежком, словно
сахарной пудрой.
- Да, ватрушечка, - согласился я.
Вокруг нас была чужая страна, а, главное, вокруг нас была
приблизившаяся вплотную зима, от которой следовало снова и снова спасаться
бегством.

1985