"Павел Пепперштейн. Ватрушечка" - читать интересную книгу автора

- Может быть, он видел Бога? - пожал плечами Плещеев. - Существует
распространенное мнение, что все видевшие Бога умерли. Впрочем, эти
предположения чересчур экстремальны. Речь в них идет о слишком крайних
случаях. Я всегда с невероятным трепетом, как самое ужасное и в то же время
сладко-томительное, переживал ситуацию внезапного прозрения, даже
незначительного, мельчайшего. Смутно помню, что в детстве, еще в России, у
меня была пластинка о каком-то Пухти-Тухти - ежик, что ли? Точно не
припоминаю. Там был один момент (когда он наступал, у меня всегда больно
сжималось сердце) - Пухти-Тухти глядел издали на какую-то гору, и вдруг он
увидел на поверхности горы маленькую дверцу. Он долго смотрел и ничего не
видел, и вдруг наступало прозрение. В этом для меня содержалось самое
ужасное.
Наш "мерседес" погрузился в мутную зеленую воду. К окнам льнули
утопленники, меж ребер у них выскальзывали грациозные гирлянды ярко-красных
рыбок. Поодаль громоздились затонувшие пароходы - среди пятен черной
ржавчины и пушистых наслоений мха можно было прочесть названия - Титаник,
Лузитания... На палубах толпились мертвецы - их белые курортные костюмы
набухали и раздувались пузырями в воде, а выражения лиц напоминали цветы,
настолько отрешенными и как бы "разрастающимися" были эти искусственные
лица.
- В различных медитативных практиках, - продолжал Плещеев, - существует
опасность преждевременного, неподготовленного прозрения. Истина настигает
адепта в состоянии незащищенности. Это как бы "сатори наполовину". Полагаю,
что это весьма ужасно. Даже если мне делают сюрприз на день рождения, что-то
в глубине моей души больно сжимается от ужаса - сюрприз включает в себя
момент внезапного прозрения. Должен сказать, что этот туннель, заранее
определенный как "место ужасов", является для меня отдыхом от того быстрого
неопределенного проступания ужасного, которое имеется в нормальной жизни.
Этот устаревший павильон ужасов напоминает мне мои собственные тексты, в
которых я занимаюсь "техническим" воссозданием наивности. В частности,
наивность обостряет и страхи. Пугаясь, мы возвращаемся в детство, а оно -
единственное из периодов нашей жизни - по-настоящему готовит нас к смерти.
Остальные периоды - отрочество, молодость, зрелость, даже старость - они
лишь отвлекают, это лишь "задержка".
Туннель сближает людей. Мы вышли оттуда друзьями, слегка волоча ноги,
щурясь на ставшую неправдоподобной площадь, как бы немного пьяные, испытывая
головокружение и удивление при виде обычной жизни.
Поесть мы отправились в русский ресторан. Плещеев разлил водку в рюмки,
поднял свою и провозгласил первый тост:
- За Россию!
Мы выпили и какое-то время молча ели, думая об огромных вокзалах и
аэродромах, о кладбищах, утопающих и цветущей сирени, об извилистых
тропинках. Отсутствие России - это просто наркотик, мы же - неизлечимые
наркоманы.
Плещеев стал рассказывать о своей жизни. Он родился в Крыму, в городе
Феодосии, в доме, напоминающем торт. Был проказливым, загорелым ребенком с
внезапными приступами глубокой задумчивости. Вечерами в доме собирались
интересные люди, мать играла на рояле Рахманинова и Скрябина. На стенах
висели небольшие оригиналы Айвазовского, Волошина, Кустодиева. Филипп
собирал на пляже сердолики и аметисты, продавал их на набережной. Кроме