"Эдгар Пенгборн. Яйцо ангела " - читать интересную книгу автора

слишком трудно уловить это: "... поэтому я собрала ее жизнь". Она так и
сказала: "собрала".

Смерть Камиллы казалась естественной, разве что судороги агонии должны
были взрыть солому, но этого не случилось. Может быть, ангелочка прибрала тело
старушки декорума ради, хотя вряд ли силы ее мышц хватило бы на это, - Камилла
весила около семи фунтов.

Я похоронил ее на краю сада, и ангелочка кружила над моей головой, а я
вдруг вспомнил странную картину, которую принял тогда за сон. Облитая лунным
сиянием ангелочка, прижимающая ладони к голове Камиллы, затем нежно касающаяся
ртом горла Камиллы, чуть раньше, чем голова наседки поникает и исчезает из
моих глаз. Вероятнее всего я и вправду проснулся и увидел, как это было. Но я
был как-то странно равнодушен - а сейчас, когда я думаю об этом, даже
испытываю удовлетворение...

После похорон руки ангелочки сказали: "Присядь на траву, и мы поговорим...
Спрашивай меня. Я скажу все, что смогу. Мой отец просит тебя записать это".

Так мы и беседовали последние четыре дня. Я ходил в школу - медлительный,
но жадный ученик. Чтоб не писать все подряд - к вечеру бывал уже вымотан, - я
старался делать заметки. Сейчас она улетела повидать отца и не вернется до
утра. Я постараюсь сделать читаемую версию своих записей.

Когда она пригласила спрашивать, я начал с того, что волновало меня: как
натуралиста - увы, бывшего - больше всего: я не мог понять, как существа не
крупнее тех взрослых особей, что я наблюдал, могут класть яйца - не меньше
Камиллиных. И еще я не мог понять, почему, если они вылупляются почти
взрослыми и способны усваивать разнообразную пищу, им, то есть ей, нужны эти
смешные, прелестные и явно функционирующие груди. Когда ангелочка поняла мое
затруднение, она разразилась хохотом: ее носило по всему саду, она ерошила мои
волосы и щипала меня за уши. Приземлившись на лист ревеня, она с чудесным
озорством изобразила наседку, несущую яйца, вплоть до кудахтанья. Тут и я
принялся беспомощно хрюкать - это мой способ смеяться: и так прошло немало
времени, пока мы унялись. Затем она постаралась объяснить.

Они и вправду млекопитающие; их дети - двое, самое большее трое при
средней продолжительности жизни в двести пятьдесят лет - рождаются почти
по-человечески. Ребенка нянчат - тоже по-человечески, пока его мозг не
начинает хоть немного реагировать на их безмолвный язык: это длится три или
четыре недели. Затем он помещается в совершенно другую среду. Она не смогла
подробно описать это, потому что мой уровень образования не слишком помогал
мне схватить суть. Это некая газообразная субстанция, задерживающая физическое
развитие на неопределенный период, в то время как умственное развитие
продолжается. Им пришлось, сказала она, около семи тысяч лет совершенствовать
всю эту технику; после того как они впервые напали на идею, они никогда не
спешат. Дитя находится под этим деликатным и точным контролем где-то с
пятнадцати до тридцати лет - срок зависит не только от умственных
способностей, но и от будущего рода деятельности, который он предположительно
избирает, как только его разум достаточно обогащен, чтобы сделать выбор.