"Маргарет Пембертон. Белое Рождество, книга 1 " - читать интересную книгу автора

Габриэль остановилась, положив руку на металлический поручень.
- Да, - кокетливо отозвалась она. - Ты придешь?
Филипп тут же забыл о ярости, которую вызвало упоминание о Леоне
Дюррасе.
- Может быть, - ответил он улыбаясь.
- Тогда увидимся вечером, - сказала Габриэль и послала ему воздушный
поцелуй.
Филипп годился ей в отцы, и все же она была не прочь с ним
пофлиртовать. От этого у него поднималось настроение, а для Габриэль
кокетство было второй натурой, и она заигрывала с мужчинами, порой сама не
замечая этого.
Она торопливо пересекла сумрачный вестибюль и вышла на залитую солнцем
улицу - хрупкая жизнерадостная женщина с копной ярко-рыжих кудрей,
смешливыми зелеными глазами и пухлым чувственным ртом. Ее мать была
вьетнамка, отец - француз. От матери она унаследовала высокие азиатские
скулы и короткий прямой, безупречной формы нос. От отца ей достался твердый
подбородок, сексуальность и несокрушимый здравый смысл, которым отличаются
все француженки. Откуда взялся необычный цвет ее волос, не ведал никто. Как
и все прочее в облике Габриэль, рыжие волосы составляли неотъемлемую часть
ее неповторимой индивидуальности.
Габриэль зашла в булочную и купила два батона хлеба, расспросив хозяина
о здоровье его супруги и школьных успехах детей. В запутанном лабиринте
улиц, лежавших к югу от Сакре-Кёр, ее знали все - взрослые и дети, и каждый
из них приветствовал ее с искренней радостью.
Она жила на Монмартре с тех пор, как ей исполнилось восемь лет. Тогда
французские колониальные войска потерпели поражение при Дьенбьенфу и отец
Габриэль после долгих размышлений решил, что настало время навсегда увезти
семью из Сайгона. За все эти годы мать так и не привыкла к Парижу, столь
разительно отличавшемуся от Вьетнама. Жаркий влажный климат сменился сырой
холодной погодой. И даже отец, хотя и считал Францию своей родиной, не сумел
до конца освоиться с различиями в образе жизни Сайгона и Парижа. Только
Габриэль после нескольких дней смятения почувствовала себя на узких щербатых
улицах Монмартра так же привольно, как на широких, обсаженных деревьями
бульварах города, который остался в ее прошлом.
Габриэль пересекла дорогу, направляясь к дому номер 14. По пути она
разминулась с жандармом, который подмигнул ей и сказал, что непременно будет
сегодня вечером в клубе. Проезжий юнец-мотоциклист крикнул девушке, что
видел последнюю картину Дюрраса и что только благодаря ей Леону удалось
создать настоящий шедевр. Габриэль остановилась у подъезда, где на верхнем
этаже располагалась квартира ее родителей, и со смехом крикнула в ответ
слова благодарности за комплимент.
На стене висела клетка с двумя канарейками. Когда мотоциклист уехал,
Габриэль сунула руку в сумку и нащупала на дне несколько зернышек.
- Вот вам ужин, мои милые, - сказала она, высыпая зерна в клетку.
Канарейки принадлежали мадам Жарин, обитавшей в квартире на первом
этаже. Когда Габриэль приехала в Париж, ей все здесь было незнакомо, если не
считать канареек в крохотной клетке. В Сайгоне ни один дом не обходился без
целого выводка ярких суетливых пташек, и в те первые дни, наполненные
чувством холода и одиночества, канарейки мадам Жарин служили девочке
единственным утешением.