"Димитр Пеев. День моего имени (Журнал "Техника - молодежи", 1971, NN 2-5)" - читать интересную книгу автора

проклюнулся, достигла ли жизнь своих высших форм, создала ли разумные
существа? Ответ напрашивался сам собой: вряд ли достигла, вряд ли создала.
Наши разведывательные ракеты неустанно рыскали во всех мыслимых и
немыслимых направлениях, пытаясь - увы, безуспешно! - отыскать следы
разума. Всякие попытки наладить звездные контакты оказались
безрезультатными - не с кем их было налаживать. Никто не разводил на
пустынных плато и отвесных утесах сигнальных огней - милости, мол, просим,
земные пришельцы; никто не стартовал нам навстречу, дабы обнять
собрата-звездопроходца; никто (и такое бывало в истории галактических
контактов) не попытался сбить влет разведывательную ракету ни камнем из
пращи, или стрелой из арбалета, или заурядной ракетишкой с заурядной
эстакады.
Да, мыслительная эволюция в системе Проксима Центавра оставляла явно
желать лучшего.
Мы выбрали семнадцатую от Проксимы планету и нарекли ее Неогеей - Новой
Землей.
Неогея чем-то напоминала Марс, быть может, двумя крохотными спутниками.
К одному из них мы и пришвартовали наш звездолет. Ты, Астер, вероятно,
недоумеваешь: зачем облюбовывать спутник, когда гораздо предпочтительней
во всех отношениях заарканить планету. К сожалению, это было абсолютно;
исключено. Истинное место звездолета - в межзвездном пространстве, где,
как ты уже убедился, он чувствует себя как рыба в воде. Вблизи сильных
полей тяготения и газовых оболочек звездолету делать нечего - тут
предъявляют свои права законы веса, а не массы, законы обтекаемости
аэродинамических форм.
Сколько весил наш корабль теперь, после того, как мы сожгли в реакторах
почти все горючее? Ни много ни мало сто тысяч тонн, весил пустой, по
существу, звездолет. Мыслимо ли, Астер, плавно опустить такую махину на
планету, а вслед за тем, уже при взлете, снова разрывать оковы гравитации.
Сетчатая конструкция, исчисленная для малых напряжений свободного
межзвездного пространства, не выдержала бы - звездолет рассыпался под
напором своей собственной тяжести, рухнул как карточный домик. Кроме всех
этих невеселых соображений, посадка на поверхность планеты была
бессмысленной и потому, что всеуничтожающая струя фотонного двигателя
испепелила бы огромные районы, надолго отравила их смертоносной радиацией.
Итак, мы пришвартовались к спутнику Неогеи. Грубые, потрескавшиеся
скалы, как будто подернутые пленкой жира, блестели в лучах наших
прожекторов. Молчание, хаос каменных громад, торжество мертвой,
неодушевленной природы. Над нами, в чуждом небе, тлели походные костры
звезд. Впрочем, здешние небеса почти ничем не отличались от ночных небес
Земли. Иная, непривычная картина была только в созвездии Центавра, да два
главных светила Толимака слились в необыкновенно яркую двойную звезду на
фоне созвездия Кита. А в границах созвездия Андромеды мерцала новая звезда
первой величины - земное Солнце.
Отныне нашим солнцем становился красный карлик Проксимы. Светил он
тускло, как-то нерешительно, словно растягивал на долгий срок и без того
убогие запасы термоядерного своего тепла.
Угнетающая панорама дополнялась темным, едва выделяющимся среди
звездного роя диском Неогеи, планеты, на которой мы должны были построить
завод для выработки горючего.