"Андрей Печенежский. Безмолвие" - читать интересную книгу автора

- К утру они будут на месте. Часа через два, два с половиной...
Начальник караула так и не понял, какое это имеет значение.
Только на следующий день, проспав почти до обеда, мы обнаружили себя
хозяевами прелестного, вполне завершенного мира. Точило Мус в порыве
ликования трижды обошел наше хозяйство на руках, плюхнулся в бассейн и с
открытыми глазами пролежал на дне его добрую четверть часа. Нэг Задира
после пробежки и душевой посетовал на то, что красный автобус не стал
дожидаться нашей побудки. Нэгу хотелось поблагодарить сопровождающего.
- Никогда не забуду этого парня, - поклялся Нэг. - Жаль, что нам не
показали остальных из его компании. Они тут хорошо постарались. По-моему,
они люди с пониманием, как ты считаешь, Липи?
- Они многое сделали для нас, Нэг, и это обязывает. Нам тоже надо
постараться вовсю...
А пальмы перед окнами были чудо-пальмы, и чудо-пустыня виднелась за
ними, - земля, которую видишь всегда. И нет над тобой надзирателей, а все
остальное - есть, и нет глухого забора и вечно закрытых ворот, а всего
остального - навалом. И мы были уверены в том, что нам удастся оправдать
надежды наших незримых покровителей... Когда безмолвный начинает
чувствовать свою реализацию? Даже в неторопливом, не требующем специальных
усилий режиме? День безмолвного расписан по часам и минутам, но расписание
точно угадывает собственную волю безмолвного. И когда он, нарочно путая
себя, забредает в пустыню с ружьем - поохотиться на быстроногих варанов, и
когда, отдохнув после обеда, продолжает читать монографии о больших
городах и просматривает сериалы кинохроник. Нещадный солнечный колодец,
изо дня в день открывающийся в десяти шагах от спальни, кажется
безмолвному милей городской сутолоки, что ему еще предстоит испытать, -
испытать не без важного умысла. Пустыня видится ему более человечной, чем
то, что сам человек нагородил вокруг себя в запустынном мире; но ощущает
безмолвный и нарастающий, не проясненный до поры позыв туда, в среду
призрачных, но от этого не менее жестоких джунглей общения, -
многомиллионного, многообразного, многовекового. И еще примечает
безмолвный какие-то новые сгустки в границах собственного "я". Приливы
незнакомого наполнения - словно тебя начиняют инородным веществом, и оно
бойко и безболезненно к тебе приживляется, оттесняя в закоулки тела и
разума прочие, не столь важные залежи... Это тень больших городов
просачивается в безмолвного, награждая его смутной, отвратительной
привязанностью. Это как бессонница похмельного наркомана, когда он
разглядывает опорожненную упаковку зелья, - что будет дальше? Но это и
есть начало реализации, твоей реализации, безмолвный! А дальше? Это она,
она! - вот почему в тебе нет и быть не может какого-либо протеста,
подозрений, неприязни к такому постепенному и точному преображению. Лишь
иногда, не ради жалобы, а соблюдая заданность инструкций, безмолвный
говорит товарищу (он сказал мне:
- Голова начинает пухнуть от этих мегаполисов... Проветримся, Липи? -
Нэг Задира по старой привычке читал мои мысли. Впрочем, время, отведенное
на библиотеку, в самый раз истекло. Гараж был открыт, "ренаулта", а с ним
и одного из мотоциклов - на месте не оказалось).
- Нас опередили! - крикнул Нэг, срывая с подножки оставшийся
мотоцикл; я вскочил на заднее сиденье, и мы помчались...
Мы мчались вдогонку за уходящим солнцем - туда, где каждый вечер оно