"Формула счастья" - читать интересную книгу автора (Коряков Олег Фомич)

СЛЕДЫ ВЕДУТ НА ВОСТОК

Уже около часа Иван слонялся по саду возле отцовского кабинета.

Парнишка ждал Ярослава, своего племянника. Было немножко удивительно, что отец разговаривает со своим внуком в это время. Обычно до обеда Юрий Игоревич занимался только работой.

Кабинет у него был просторный и светлый. Два стола — письменный и лабораторный — стояли у прозрачной пластмассовой стены, обращенной в сад. Вдоль других стен выстроились стеллажи с повседневно необходимой справочной литературой, картотекой и фонограммами. Дед не любил работать в служебном помещении, он работал дома.

Когда Ярослав зашел в кабинет, Юрий Игоревич, прохаживаясь, диктовал самописцу какую-то статью. Записывались оба варианта — звуковой и печатный. Сделав предостерегающий жест: «подожди, не мешай», — старик произнес ещё несколько коротких отточенных фраз, затем выключил механизм.

— Ну, здравствуй, архивариус, — повернулся он к внуку. — Как дела?

— Не очень…

Юрий Игоревич ещё прошелся по комнате, глянул на Ярослава из-под густых седеющих бровей:

— Никаких следов?

— Кое-какие есть.

— Ну, рассказывай. Лациса вконец измучили?

Лациса? Ну, скорей он сам кого-нибудь измучит, этот упрямый и дотошный старикан. Находку и заботы ребят хранитель архива принял близко к сердцу — как свои. Он тоже прочёл тетради дневника и тоже загорелся мыслью отыскать дальнейшие следы этих двух молодых людей из прошлого века.

Поиски, однако, были безрезультатными. Ни в основном фонде, ни во вспомогательных больше не нашлось никаких документов, которые касались бы Инги Холмовой или Даниила Седых. Правда, Лацису удалось найти кое-что иным путём. В старом библиографическом каталоге оп обнаружил упоминание трудов Д.П. Седых по океанографии. Это было издание 1987 года.

— Так и написано: «Д.П.»? — обрадовался Ярослав. — Даниил Павлович?

— «Д.П.», — кивнул Лацис. — Профессор Д.П. Седых.

— А Инга Холмова… В том каталоге…

— …о ней, разумеется, ничего нет, — закончил за него Лацис. — И «Д.П.» может означать: Дмитрий Петрович, Денис Порфирьевич, Дормидонт Поликарпович, Пантелеевич, Пантелеймонович…

— Не может быть! — испуганно воскликнул Ярослав. Они решили обратиться в Центральное архивное управление. Ответ оттуда не был особенно утешительным, но всё же оставлял какую-то надежду. Москва рекомендовала обратиться в Дальневосточный морской архив.

— Ну и что ответили вам дальневосточники? — поинтересовался Юрий Игоревич.

— Ничего… Мы и не запрашивали.

Дед непонимающе вскинул брови.

— Я думаю лететь туда. Ты как на это посмотришь?

— Это во Владивостоке?

— Да. И ещё где-то есть филиал. Дед задумался.

— Что ж, — молвил он наконец, — отправляйся. Кстати, и наши там недалеко, может, повидаешься с ними.

— Если бы папа взял меня на глубоководную станцию!.. — Это была давняя мечта Ярослава.

Юрий Игоревич был настроен более деловито.

— Когда летишь?

— Наверное, завтра. А Рано и Анд — на Памир. Мне тоже очень хотелось туда, но архив важнее, верно?

— Смотри сам, — небрежно бросил дед; он был бы недоволен, если бы Яр отступил от задуманного.

— На Восток, уже решено, — весело сказал Ярослав: он и без слов бы понял деда.

— Ну ладно. — Юрий Игоревич задвинул самописец в стенную нишу и уселся в своё любимое кресло. — Поболтаем? Все равно заканчивать сейчас статью я не буду. Пообедаем — и я повезу тебя в гости. Ярослав взглянул вопросительно.

— Позднее узнаешь, — успокоил дед, — не бойся.

— Я не боюсь, — усмехнулся внук, — я ведь весь в тебя.

Они были большие друзья, эти два человека. И напрасно Иван поджидал своего племянника. Ярослав с дедом настолько увлеклись разговором, что не заметили даже, как мимо, приветственно помахав им, по садовой тропке прошла Анна Александровна.

Дед любил разговаривать с внуком. С ним он мог толковать на любую тему. Но чаще всего они рассуждали об истории человечества, и мудрая, неприметная снисходительность деда к чересчур категоричным, от незнания, высказываниям внука вполне уживалась с почти мальчишеской страстностью, с которой Юрий Игоревич мог доказывать свои полуфантастические гипотезы. В кабинет заглянула Анна Александровна. — Даже питекантропы старались обедать каждый день, — напомнила она.

Дед крякнул и смешливо почесал затылок… За обедом Иван поглядывал на отца и племянника хмуро: ему так и не удалось показать Ярославу свою коллекцию бабочек. А Юрий Игоревич, поддразнивая жену, толковал о возможностях регуляции состава земной атмосферы. Поддразнивая — потому что это было близко к предмету их постоянных споров на тему, заводить ли в доме установку для кондиционирования воздуха. Юрий Игоревич был против.

Он вообще был одним из наиболее ярых и последовательных сторонников всего естественного. Громадное наслаждение доставлял ему дом, в котором они жили, — его сухие просмоленные стены из сосны, не тронутой ни краской, ни штукатуркой, источали, казалось, все ароматы девственного леса. Тут, впрочем, Крылов не открывал Америки: недавно Высший совет гигиены и здоровья рекомендовал строительство всего жилья в стране, за исключением необходимости, вести из дерева. Накопление лесных ресурсов и полная замена дерева в промышленности искусственными материалами позволяли то, что ещё несколько десятилетий назад считалось роскошью…

— Да, Анна, — вдруг вспомнил дед, — Яр летит на Восток.

— К родителям? — живо повернулась Анна Александровна к Ярославу.

Он объяснил ей цель поездки.

— Мы не можем не искать, — сказал он. — Теперь это важно не только для Андрея — для всех нас… И ещё у нас спор… — Ярослав взглянул на бабушку смущенно. — Рано говорит; их дружба, Инги и Даниила, порвалась окончательно. Она говорит, у неё интуиция. А я не верю в это. Я считаю, юношеская дружба самая прочная.

— Ну, уж это выясняйте друг с другом, — усмехнулся дед.

И Ярослав покраснел.

Анна Александровна взглянула на внука светло и грустно.

Ярослав сказал сердито:

— А этот чудик Анд говорит: «Давайте я заложу все данные об Инге и Данииле в анализатор — он даст ответ».

— Для этого в анализатор надо заложить человеческие сердца, — улыбнулась Анна Александровна.

После обеда, полюбовавшись бабочками Ивана, они приготовили посылку на океан — ту удивительную водоросль, жарким из которого угощала их однажды Анна Александровна.

— В море их, на простор! — сказал Юрий Игоревич. — Только копию дневника наблюдений пусть высылают мне. Мы эту штуку ещё улучшим, есть кое-какие мысли…

Солнце уже покатилось на закат, когда Ярослав с дедом подъезжали к городскому центру. К удивлению Ярослава Юрий Игоревич свернул к их дому.

— Недогадливый ты парень. — Дед смешно сморщил нос.

— К Рано? — вспыхнул Ярослав.

Она ждала их: с Юрием Игоревичем была договоренность — он хотел познакомиться с её новыми музыкальными миниатюрами. Рано принарядилась: тонкая нитка старинного ожерелья матово переливалась на шее. Высокая ваза на столе была наполнена фруктами.

— Будете слушать? — робко спросила Рано у Крылова. Он кивнул. Она нажала кнопку — широкое, во всю стену, окно зашторилось, комната погрузилась в полумрак.

— Так лучше, — сказала Рано и подсела к электроле.

Она казалась поникшей, взгляд её тихо блуждал по клавиатуре.

Потом возникли первые, неуверенные, какие-то встопорщенные звуки. Экран над электролой дрогнул и отозвался неровными всплесками густо-сиреневого цвета. Музыка, казалось, нащупывала русло. Звуки становились более плавными и быстрыми, сквозь синкопические аккорды пробивалась мелодия; на экране заструилась бегучая волна цветовых гамм. Теперь от него уже трудно было оторвать взгляд. Казалось, цвет пел. Смутное беспокойство и грусть завладели Ярославом.

Рано преобразилась, она уже вся отдалась музыке и жила в том, своем мире.

Ярославу что-то мешало, комната стала тесной. Меж стен громоздились и рушились то исступленно-горячие, то нежно-озорные, то нежданно меланхолические звуки. Цветовой каскад на экране кричал и пел. Что-то грозное грянуло вдруг; экран взвихрился. Тяжкой поступью грохотало неведомое. Звуки стали багрово-черными. Лишь слабая трепетная струйка голубого чуть слышно звенела и билась. Но постепенно она ширилась и наливалась силой. Грохот откатывался все дальше, как гроза в изменчивом июльском небе. Величаво-раздольная мелодия раздвинула стены. Ярославу стало легко, словно птице. Светлый прозрачный аккорд завершил всё.

Они долго молчали.

— Что это? — тихо спросил Юрий Игоревич.

— Не знаю, — сказала Рано. — Просто так — этюд. Что-то о жизни.

И они снова замолчали.

— Сыграй это… ну… ты знаешь.

Все повернулись на голос. Оказывается, Андрей был тут же. Он стоял, прислонившись к стене у двери.

— Ты растерял слова? — прищурилась Рано и передразнила: «Это, ну, знаешь».

— Играй, играй, — миролюбиво сказал Андрей.

Рано опять замерла над клавиатурой, потом начала. Теперь Ярослав не спускал глаз с неё. Она была по-настоящему прекрасна. Движения рук, едва уловимые повороты тела, взгляд — все было исполнено мысли и чувств, все было одухотворено. И это её состояние неведомыми путями передалось Ярославу, весь он словно бы пронизался торжеством духа, воплощенным в музыку…

Таким, чуточку отрешенным от окружающего, он вслед за дедом вышел через час на улицу. Рано пошла с ним. Андрей остался дома — колдовать над своими любимыми математическими формулами.

Город уже отдыхал. На улицах было пустынно; светло-шоколадный лоснящийся каупласт на движущихся тротуарах бежал привольно и освобожденно, без людей. Зато ожили и стали многолюдными парковые секции и открытые эстрадные павильоны. У фонтанов уже включили вечернюю подсветку, и они вспыхивали и горели, словно громадные неземные цветы.

— Двинемся на Озеро? — сказала Рано. Ярослав взглянул на неё и рассмеялся:

— Я только что подумал об этом.

Из электролета они вышли в парке.

Невесомые волнешки умиротворенно плескались о берег. Скрытая от солнца прибрежная вода казалась синей, а вдали, убегая к невысоким пологим горам на том берегу, была белесой и искрилась.

Они присели возле самой воды.

Рано задумчиво склонила голову.

— Теперь я, как только приду сюда, всегда вспоминаю их. А ты?

— А я их просто не забываю, — сказал Ярослав.

— Ну ещё бы! Ты же влюбился в Ингу.

— Ага… Как в сестру.

— А я в Даниила — нет. И правильно, что они поссорились.

— Ты мне это уже говорила…

— Постой. Вслушайся… Тише дыши!.. Слышишь, какой многотонный перезвон в шуршании волн? У них какой-то свой разговор.

«Это у тебя свой разговор с ними», — ласково подумал Ярослав.

— Ты знаешь, — Рано осторожно прикоснулась к его руке, — я несколько дней билась… Мне захотелось написать что-то о будущем. И ничего не получается. Совершенно ничего.

Ярослав смотрел на неё выжидательно.

— Я думала, это от моей тупости. А потом решила, что нет… Вот ты как представляешь людей будущего?

— Я о них думал, — сказал Ярослав. — Они будут лучше нас. Светлее душой. Умнее. Сильней духом… И все, конечно, будут музыкальны.

Она улыбнулась его самокритичной шутке, но тут же досадливо махнула рукой:

— А! Это слова. Общие понятия. Логика. Для музыки этого мало. Изобразить будущее в музыке я не могу, потому что передаю свои, сегодняшние эмоции и мысли. А какие они будут потом, у людей будущего? Светлее, гармоничнее — да, это я тоже понимаю. Но понимать — недостаточно, надо чувствовать.

— Ничего, Ранетка, вырастешь — поумнеешь, поумнеешь — напишешь.

— Ох ты! — В её глазах запрыгали веселые бесенята. — Хочешь, я тебя сейчас окуну в воду? — Она вскочила.

— А может, верно, искупаться? — нерешительно сказал Ярослав.

Но тут неожиданно зазуммерил радик в кармане куртки. Ярослав вынул его, включил.

Вызывал Юрий Игоревич. Лицо его было прихмуренным.

— Яр, есть не очень приятная новость. Что-то произошло там… у твоего батьки. Повреждение скафандра.

К горлу Ярослава подкатил тошнотный комок. Глубоководный скафандр… Ярослав знал, что это такое.

— Где, — он трудно проглотил ставшую тягучей слюну, — где скафандр повредил? На глубине?

— Не нервничай… Деталей я не знаю, очень плохая слышимость: сильная магнитная буря… Но я понял, что Борис жив.

Он назвал его по имени. Он думал не только об отце внука — он думал о сыне.

— Я сегодня лететь не могу, Яр. Тебе оставлено место на вечернем дальневосточном лайнере. Отлёт через час. Успеешь?..