"Формула счастья" - читать интересную книгу автора (Коряков Олег Фомич)

КАКОЕ ЖЕ ОНО — СЧАСТЬЕ?

Он сидел и глупо улыбался, машинально перебирая конверты. Он был очень рад за Ингу и Даниила. Молодец, ах молодец девчонка!..

— Нашёл, что искал? — совсем рядом раздался голос хранительницы.

Ярослав поднял голову. Улыбка всё ещё расплывалась на лице.

— Нашёл. Большое спасибо!

Она принялась наводить порядок, украдкой поглядывая на Ярослава.

Он помялся и спросил:

— Вы не знаете, как звали у Седых жену?

— Знаю. Инга Холмова. Журналистка и путешественница. Она умерла уже в нашем веке, лет пятьдесят назад… Идем, я покажу их фото.

Нина Леонидовна подвела его к добротной, довольно крупной цветной фотографии. С неё на Ярослава смотрели два ещё молодых человека.

— Это снимок семьдесят шестого года, — сказала хранительница.

Очень обычные, ничем не примечательные люди. Симпатичные. Но, не знай Ярослав о них, он, конечно, никогда бы не стал рассматривать эти лица. А сейчас всматривался напряженно, ощущая некую нежную гордость.

Темно-серые с зеленоватым отливом глаза Даниила Павловича были спокойными и очень внимательными. В глазах Инги Владимировны таились лукавинки. Ноздри её небольшого, чуть вздернутого носа приметно раздувались; похоже, она сдерживала смех. Полные добрые губы мужа были слегка поджаты.

Они только что о чем-то говорили? Спорили? Смеялись?..

Ярослава охватило радостное и вместе с тем тоскливо-щемящее чувство. Он уже умел понимать это странное, выразимое только в музыке сложение эмоций. Оно закономерно при встрече с людьми других, далеких поколений. Радость знакомства, открытия — и грусть от неизбежности расставания, от невозможности понять открытое до конца, слиться с ним.

Ярослав отвернулся от портрета. Сдержал вздох.

— Я пойду, — сказал он. — Но — можно? — я буду приходить сюда. И, наверное, не один…

Нина Леонидовна кивнула, прикрыв глаза. Взглянула — он уже шагал к выходу…

К дому Ярослав брел берегом моря.

Тихо и мерно бежали и плескались о берег волны. Одни и те же и совсем разные, каждый раз другие.

От домиков посёлка неслась веселая разноголосица буйных ребячьих игр. Из кустов к прибрежным камням вышмыгнул парнишка, похожий на Ивана. В глазах у него были слезы. Ярослав подошел к нему, осторожно положил руку на мягкие льняные волосы:

— Тебя обидели, человек?

Парнишка поднял на него широко раскрытые, светлые, как небо, глазенки:

— Нет. Я сам обиделся.

— На что?

— Они играют в открытие новой планеты и подают команды, а я их не понимаю. Мне говорят: «Ты неправильно делаешь», а я не знаю, как правильно.

Ярослав постарался быть серьёзным. Он почувствовал себя взрослым.

— Почему же они не объяснили тебе?

— Они говорят, некогда. И ещё говорят, я маленький.

Парнишке надо было как-то помочь. Обида — это плохо… Но все ли плохое вредно? Если убрать с пути человека препятствия, каким он станет?

— Знаешь, — сказал Ярослав, — твои товарищи правы. Но ты не унывай. Ты пойди к ним, слушай все команды и старайся понять. А когда поймешь, ты будешь с ними наравне. Сам поймешь. Это очень хорошо.

В глазенках появилось недоверие.

— Ты тоже все понимаешь сам, тебе не объясняют?

Ого, парень, с тобой ухо надо держать востро!

— Иногда объясняют, когда очень уж трудно. А так вот, видишь, я хожу по берегу и думаю, стараюсь все понять сам.

— А что тебе нужно понять?

Беседа явно затягивалась.

— Очень многое, — сказал Ярослав.

— Тебе тоже некогда. — Малыш потупился; Ярославу снова стало жалко его. Но тут же парнишка улыбнулся. — Ладно, иди. Я тоже похожу, подумаю…

Ярослав подходил уже к дому, когда заметил отца, полулежавшего в широком низком шезлонге. Тот приветственно поднял руку. Ярослав подбежал к нему.

— Рассказывай. — Отец подвинулся и опустил руку на плечо присевшего рядом сына.

Выслушав Ярослава, отец молчал, откинувшись на спинку кресла, потом сказал с едва приметной усмешкой:

— Ты удачливый историк.

— Ага, — согласился Ярослав и тоже откинулся, прикрыв глаза от косых лучей солнца. — Но, знаешь, мне их чуточку жалко.

— Тебе жалко, сын, что они не с нами? — понял отец.

— Да.

— Ты чудак, Яр. — Он сказал это очень ласково. — Вот они, ты рассказывал, много думали о счастье, мечтали о будущем. Но ведь будущее для человека — это всегда некий идеал, стимул для улучшения своего настоящего. Заботясь о будущем, человек заботится о настоящем, о своем поколении, о своих потомках. Его счастье — делать доброе для них. Мы тоже мечтаем о прекрасном грядущем. Но перенеси тебя в него — ты потеряешь своё счастье, оставив его где-то в своем времени, ибо оно — в той жизни, которая неотрывна от твоих современников и твоей эпохи. Каждое поколение счастливо по-своему, и лишь нытики, это вымирающее племя, могут думать иначе…

— Подожди-ка, подожди, — вдруг сказал Ярослав. Он приглядывался к отцу как-то странно. Только сейчас он обратил внимание на то, что эти родные серые глаза отливают зеленым, что нос, небольшой и прямой, чуточку вздернут, что… — Скажи-ка, — Ярослава самого ошеломила внезапная мысль, — а мы не родственники Седых?

Отец посмотрел на него с изумлением:

— С чего ты взял? — И рассмеялся: — Этак ты скоро свихнешься… Никакой связи! А впрочем, да. Прямые потомки. По духу. А это, брат, существенная штука.

Ярослав улыбнулся смущенно. Он рассеянно глянул в сторону и вдали, у песчаной кромки берега, заметил недавнего парнишку. Человечек стоял у самой воды и смотрел в море, катившееся на него. Человечек размышлял.

— Извини, — сказал Ярослав отцу, — у меня дело, — и побежал к парнишке…

Домой он вернулся уже к вечеру. Отец с матерью слушали на веранде музыку. Ярослав посмотрел на них с хитрецой.

— Сейчас я сообщу человечеству, что оно заблуждалось, — сказал он и прошел в комнаты.

Борис Юрьевич весело переглянулся с женой.

Ярослав склонился к пульту видеоэкрана, включил аппарат в общеконтинентальную связь и набрал нужный индекс. Экран осветился матовым мерцанием. Ждать пришлось с минуту. В приёмнике раздался тихим и появилось, как всегда, прихмуренное, чуть одутловатое лицо Андрея.

— Добрый день, тихоокеанец, — сказал он. — Как дела?

— Все очень хорошо. Только у нас уже не день, а вечер.

— Это понятия относительные. Как батя?

— Полный порядок. Твоя сестрица дома?

— Держи ее. — Андрей отступил — на экране сверкнула улыбка Рано.

— Здравствуй, Яр! Я подслушала: у Бориса Юрьевича все хорошо?

— Вполне!

— А мы собираемся в дорогу. Завтра будем на Памире. Ярослав смотрел на нее, и в памяти почти подсознательно начали всплывать древние пушкинские строки: «Я помню чудное мгновенье: передо мной явилась ты…» Яр смутился, словно Рано могла догадаться, и, улыбнувшись, сказал:

— Есть предложение: летите сюда. У меня для вас сюрприз.

— Что такое?

— Я выиграл у тебя спор. Инга снова нашла Даниила.

— При чем тут Инга? Ты помешался на ней. Ведь ты же ещё не был во Владивостоке.

— Я нашёл дневник Даниила и письма Инги, я видел их фотографию — муж и жена.

Рано ахнула:

— Ты разыгрываешь!.. Яр, это серьёзно?

— Очень.

На экране рядом появилось лицо Андрея:

— Зачем же лететь? Лучше расскажи.

— Ты чучело! — Рано адресовалась уже к брату. — Конечно, нужно лететь.

Ярослав торжественно улыбался.

— Ярчик, — сказала Рано, — мы это сейчас обсудим. Через час вызовем тебя и скажем, как решили. Я думаю, мы все-таки решим прилететь.

Экран потухал медленно, нехотя. В эфире ещё струился образ Рано…

1963 г.