"Йен Пирс. Перст указующий (часть 4) " - читать интересную книгу автора

достаточно, чтобы понимать, что она никогда согласится быть моей шлюхой,
ведь, невзирая на свое происхождение, она была добродетельной девушкой. Я
никогда не был влюблен и никогда прежде не испытывал к женщине такого
влечения, какое пробуждала во мне самая худшая из книг Бодлеянской
библиотеки. Сознаюсь, в сердце своем я проклинал Бога за то, что, когда я
пал (и я никогда не ощущал столь явно сходство моей судьбы с судьбой
Адама), предмет моих страстей оказался недостижим: девушка, не имеющая ни
состояния, ни приличной семьи, осыпаемая насмешками даже в харчевнях и к
тому же дочь известного злодея.
И потому я страдал молча: терзался в ее присутствии и еще более, когда
не видел ее. Почему не был я дюжим и беспечным малым вроде Престкотта, кому
не было дела до нежных чувств, почему у меня не было, как у Уоллиса, сердца
столь холодного, что никому не по силам надолго его согреть! Сара, полагаю,
тоже не оставалась ко мне равнодушной, хотя в моем присутствии она была
неизменно почтительна, я все же улавливал что-то: нежный взгляд, то, как
она склонялась ко мне, когда я показывал ей рукопись или книгу,
заслуживавшие внимания. Думаю, ей нравилось беседовать со мной; отец,
наставлявший ее во младенчестве, приучил ее к мужским беседам, и ей трудно
было ограничивать свой ум предметами, приличествующими женщинам. А я всегда
готов говорить о моей работе, и меня легко увлечь дискуссией на отвлеченные
темы, и поэтому она, думается, ждала дня уборки моей комнаты с тем же
нетерпением, как и я сам. Наверное, я был единственным мужчиной, кто
обращался к ней иначе, чем с приказом или похабной шуткой; иного объяснения
я не нахожу. Однако ее детство, ее воспитание, и ее отец оставались для
меня загадкой. Она редко говорила о них, только иногда с ее уст срывалось
случайное замечание. Когда я задавал вопрос напрямую, она обычно переводила
разговор на другое. Я подбирал эти случайные откровения, как скряга копит
свое золото, помнил каждую брошенную невзначай фразу и раз за разом
проворачивал их в голове, складывая одну к другой, словно монетки в ларце,
пока у меня не набрался немалый запас.
Поначалу я считал, что ее скрытность - следствие стыда перед тем, как
низко она пала, теперь мне думается, что дело было просто в осторожности и
боязни быть неверно понятой. Она мало чего стыдилась, а боялась еще
меньшего, но смирилась с тем, что дни, когда люди, подобные ей, могли
надеяться на новый мир, миновали: они рискнули всем и потерпели прискорбное
поражение. Приведу здесь лишь один пример того, как я собирал эти
свидетельства. В день оглашения эдикта о возвращении на престол его
величества я вернулся домой, вдоволь наглядевшись на приготовления к
торжествам. Ликование объяло в тот день всю страну - как парламентские
города, которые сочли необходимым явить свою верность престолу, так и
города, подобные Оксфорду, которые могли возрадоваться с большей
искренностью. Нам пообещали (уже не припомню кто), что фонтаны и сами даже
сточные канавы заструятся в тот вечер ароматным вином, как во времена
Древнего Рима. Сара сидела на табурете в моей мансарде и заливалась
слезами.
- Что с тобой, что ты рыдаешь в столь славный день? - воскликнул я.
Ответ я услышал только через несколько минут.
- Ах, Антони, какая в нем для меня слава? - отозвалась она (в моей
комнате я позволял ей обращаться ко мне по имени, одно это
свидетельствовало о нашей тайной близости).