"Мервин Пик. Там же, тогда же [NF]" - читать интересную книгу автора

знал, каким оно будет, это лицо. К горлу подхлестнула тошнота - и я
безвольно сполз на скамейку, сжимая виски ладонями.
Не помню, в какой автобус я вскочил. Не помню, когда он тронулся с
места. Не помню, сколько я ехал, все дальше и дальше, - пока мне не
сказали, что это - конечная остановка, что мне надо сесть в другой
автобус, идущий в обратном направлении, и ехать назад. И вот тогда
невнятное, смутное облегчение стало целительным бальзамом проливаться на
мою душевную рану. Этот автобус привез меня к дверям дома, родного дома -
ох, как же теперь я рвался туда! Но сильнее, много сильнее облегчения был
СТРАХ. Оставалось одно - молиться. Господи, только бы снова не застрять на
Кембридж-серкус!
Я сжался на сиденье. Я боялся снова увидеть ту, которую бросил. Нет, не
я обманул ее - она меня, но брошена-то все равно она!
Автобус подкатывает к Кембридж-серкус, и я напряженно вглядываюсь в
полутьму. Как раз рядом с этим проклятым домом - фонарь. В конторе -
темно. Автобус едет дальше, я оглядываюсь, замечаю людей, стоящих под
фонарем, и - сердце в груди обрывается...
Они стоят там, сплоченные, точно слившиеся в единое целое. Стояли так,
словно с места не сойдут, пока не свершат правосудие. Они. Эти пятеро. Я
видел их - сколько? Секунду? И запомню эту секунду навеки. Освещенные
фонарем фигуры. Длинношеий со смешной птичьей головкой, с острым,
стеклянным блеском в прозрачных глазах. Лысый маленький человек,
татуированный лоб - набычен, на синеве узоров - желтоватые отсветы.
Стройный юноша в изящной, небрежной позе, на тонком лице - оскал такой
ненависти, что и вспомнить жутко, руки - глубоко в карманах, но контуры
копыта проступают сквозь ткань. Чуть впереди - бородатая женщина,
гигантская глыба зла, и в ее огромной тени, в последние доли мгновения,
когда автобус уже уносил меня в безопасность, я в последний раз увидел
большую светловолосую голову - низко-низко, у самой земли.
Голову, которая в вечернем сумраке казалась странным бледным шаром с
намалеванным алым ртом, изогнутым в сатанинскую злобную ухмылку - ухмылку
даже не человека, но дикого зверя.
Пятеро остались далеко позади, остались под фонарем, как нелепые
восковые фигуры, как ночной кошмар, время шло, автобус ехал - а я все
видел их. Так, словно они стояли в автобусе. Стояли у меня перед глазами.
И сейчас стоят.
Я добрался домой, рухнул на кровать и зарыдал. Мать с отцом, должно
быть, очень хотели узнать - почему, но не спросили ни о чем. Так до сих
пор и поспрашивают.
Я помню тот вечер. Время после ужина. Шесть лет назад. Я сижу в своем
собственном удобном кресле, на шоколадном знакомом ковре. Я помню, с какой
мучительной нежностью смотрел я на жилет отца, обсыпанный пеплом, на милые
встрепанные усы, на щемящие душу скошенные каблуки материнских туфель. Тот
вечер - и я осознавал, как отчаянно люблю все это, как не мыслю без этого
своего существования.
С тех пор я вообще не выхожу из дома. Кажется, для меня так лучше...