"Алексей Павлов. Отрицаю тебя, Йотенгейм! (Должно было быть не так, #2) " - читать интересную книгу автора

отличались от общей арестантской массы, а несколько человек вовсе на больных
похожи не были. Радость сменилась тревогой, когда выяснилось, что выехать на
Матросску - еще не значит на нее попасть: могут вернуть назад, и, говорят,
кого-то неминуемо это ждет. Под знаком этой новости прошло ожидание на
сборке, погрузка в автозэк и дорога от Новослободской до Яузы. У
простреленного парня отобрали костыли (потому что находятся на балансе
Бутырки), и на тюремном дворе Матросской Тишины его уже вели под руки
арестанты. Знакомые места. Вход со двора, за стойкой дежурный принимает
документы на поступивших - т.е. та инстанция, которую миновал я полгода
назад, когда меня привели на тюрьму с черного хода. Потом маленькая
грязнющая сборка с деревянной дверью, через которую по одному вызывают к
врачу. В двери замочная скважина, через которую желающие по очереди изучают
врачебный кабинет, где два голоса, мужской и женский, минут сорок
обмениваются комплиментами, излучая жизнерадостность, резко контрастирующую
с состоянием нашим. В ярком электрическом свете я разглядел молодого
человека в военной форме и наброшенном на плечи белом халате и молодую ярко
накрашенную женщину, тоже в белом, в которой признал ту, которая принимала
меня в сие заведение.
Ладно, Сережа, потом поговорим, мне надо работать, - обаятельно
сказала дама и, обращаясь то ли к Сереже, то ли к себе, с симпатией
добавила: "Знает! Ведь знает, насколько он мужественный, симпатичный.
Настоящий мужчина. И так элегантно делает вид, что сам этого не замечает!"
Сережа расцвел, как с тринадцатой зарплаты, и влюбленно покинул
кабинет. Настала наша очередь. Парнишка с землистым лицом первым вернулся из
яркого кабинета в тусклую сборку и растерянно пробормотал: "Не верит.
Говорит, если бы болел, то ходить бы не смог. Говорит, врачи могли ошибиться
-- может, это и не аппендицит..."
Парня с простреленной ногой привели почти в шоке. - "Что, как?" --
подступились мы. - "Вернули. Поеду на Бутырку. В медкарточке написано "язва
желудка", а это не болезнь. Я говорю, у меня нога прострелена, - сквозь
бинты, в самом деле, проступало большое кровяное пятно, - а она мне:
"Ничего не знаю, написано "язва", езжай назад, продолжай лечиться
голоданием". Я из голодовочной хаты".
Вызвали меня. Полистав карточку, модная женщина с сомнением
поинтересовалась:
Ну, а Вам, Павлов, что нужно?
Медпомощь.
Вы что - больны? Что у Вас? Грыжа? Какая грыжа? Паховая? Ах,
позвонковая! Это ерунда. Спина болит? У меня тоже болит. Голова? Рука? Нога?
У меня тоже нога. А чего скособочился. Ну-ка выпрямись.
Не могу.
Все вы тут не можете, а там все можете. Ну-ка, проверим рефлексы.
Для проверки рефлексов врач взяла в руки с длинными кровавого цвета
ногтями огромную киянку, каковой на проверке со звоном простукивают стены,
тормоза, решку и шконки. Пару раз ударив по рукам, врач примостилась ударить
по спине.
По спине не надо.
Хорошо, не буду. Рефлексы в норме. На Бутырку.
Так мы, почти все, оказались опять в автозэке. Простреленному снова
выдали костыли. Перед выходом на улицу по коридору прошел Руль.