"Алексей Павлов. Отрицаю тебя, Йотенгейм! (Должно было быть не так, #2) " - читать интересную книгу автора

Бандажный пояс. Но в нем есть металлические пластины.
Они зашиты внутри?
Да.
Я разрешу. Пишите заявление. Адвокат пусть купит и передаст мне.
После всего пережитого происходящее казалось чудом, отчего я несколько
расслабился, чего хватило, чтобы моментально перейти в разряд лежачих
больных, что в этой ситуации (звучит парадоксально, но факт) - было мне на
руку; важно было только не утратить над собой контроль, и я ловил ту грань
состояния, перед которой еще можно было при необходимости упереться рогом. И
вообще, после того, как состоялось пришествие на больницу, вызрело
убеждение, что мясорубка российского правосудия все-таки мной подавится и
выплюнет на волю. Многократно переживая эту мысль, я лежал одетый на кровати
под решкой, на грязной простыне, закутавшись в куртку и укрывшись тощим
тюремным одеялом, а с улицы несло холодом то ли ушедшей осени, то ли
пришедшей зимы.
Много вещей, в которые трудно поверить, происходило на тюрьме;
например, еще на Матроске начали шататься передние зубы, один из них я
потянул пальцами, и он стал без боли вылезать из десны, я испугался,
задвинул его на место и некоторое время посвятил размышлениям о том, что
зубы должны перестать шататься, что и произошло (лишь через три года этот
зуб пришлось удалить). Больные зубы - в тюрьме большая проблема. Никто тебе
их лечить не станет, хотя и есть, говорят, на Матросске зубоврачебный
кабинет; однако не разу не слышал, чтобы кто-то там бывал. Зато слышал
страшные рассказы про операции без наркоза (если нет лавэ для лепилы), но
сам не видел, утверждать не могу.
Наконец, прозвучало "Павлов, на вызов!". На пару этажей вниз, через
узкий длинный больничный коридор, где по одну сторону через окна видна
свободная Москва, а по другую ждут своей судьбы в камерах больные СПИДом.
Здесь страшно, хочется ни к чему не прикасаться и скорее уйти, а идя за
вертухаем, нужно захлопывать за собой каждую дверь, к которой стараешься
прикоснуться в таком месте, где не берутся другие. Через открытую кормушку
камеры увидел кабинетный интерьер: телевизор, много книг на нескольких
полках, все тюремного прокуренного цвета, но людей не заметил, а
вглядываться не стал: из кормушки явственно веяло смертью. Перешли на
тюрьму. Все знакомо. Вот комната, куда перед вызовом набивают массу народу,
но меня поместили в отдельный боксик, и даже не захлопнули, а только
прикрыли не полностью дверь. В соседнем боксике с распахнутой дверью сидит
знакомая рожа. Не сразу соображаю, что это Славян. В коридорчике вертухая
нет, обычно в такой момент все переговариваются, но Слава молчит, слышно,
как он ерзает на лавке и сопит. Тюрьма - это провокация на каждом шагу.
Этого гада мне еще не хватало. Если заговорит, дам стопаря, кратко и жестко.
Кто-то старательно выводит меня на конфликт, чтобы (ясное дело) под любым
предлогом убрать с больницы.
В кабинете Косуля и незнакомая женщина. Косуля торопливо восклицает:
Вот, Алексей! Я обещал тебе больницу - ты ее получил. Вот второй
адвокат, как ты хотел, а дальше поступай, как знаешь! - Косуля выглядел
обиженным, даже оскорбленным. - А теперь я, Алексей, ухожу. Решай сам,
будешь со мной работать, не будешь. Я сделал все, что мог!
(Какая ты сука, Косуля.)
Капля долбит камень. Gutta cavat lapidem. Мы обязательно когда-нибудь