"Н.Ф.Павлов. Ятаган" - читать интересную книгу автора

бог знает куда и влюбился бы без памяти в первую, которая
б приласкала его... минута румянца, быстроты, щедрости,
прекрасных замыслов, от которых резвые мысли то кружатся
над землей, как чистые голуби, то взвиваются к небу, как
жужжащая ракета.
Восторг молодого человека покажется естественнее и по
нятнее, если я означу эпоху его производства в корнеты.
Это случилось в те недавние годы, как женские лифы бы
ли короче и как военные, кроме армейских пехотных офице
ров, торжествовали на всех сценах: от паркета вельможи до
избы станционного смотрителя. Мундир брал в полон балы и
не дожидался лошадей. Для мундира родители сажали сына за
математику и хлопотали с дочерью; для мундира лелеяла
девица богом данную ей красоту; для мундира юноша
собирался жить. Вечная ли надежда найти под блистательным
платьем блистательную душу, временное ли пристрастие к
военной славе, как ко всякой другой, или врожденная в нас
наклонность к пестроте, наклонность, от которой иные
жители земного шара раскрашивают свое тело, - неизвестно,
что внушало предпочтение, только весь первый план живых
картин общества был уставлен стройными фигурами, на
которых играли краски всех цветов, а одноцветный фрак
стоял далеко, теряясь в потемках затененной перспективы.
Он прокрадывался по гостиным робкими шагами незваного
гостя, и ничей взор не следил его, и никто не 'справлялся
о нем, билось ли под ним жаркое сердце поэта, текла ли
медленная кровь дипломата. Все благоговело перед мундиром
или бредило мундиром. Никто не предвидел будущей судьбы
фрака, что он выступит вперед, хвастая глубокомыслием,
просвещением, образованностию, что всем захочется чему-то
и для чего-то учиться, быть пружинами, заводить фабрики.
Только иногда некоторые аристократки, полуразрушенные
памятники пудры, сохранившие долголетнюю привязанность к
веку более изнеженному, более раздушенному, оскорблялись
резкостью движений, отрывистою речью и позволяли себе
возвышать голос против общего мнения, упрекая военных в
том, что от них пахнет казармами.
В эту эпоху юнкер был пожалован в корнеты. Он при
надлежал к великому числу тех корнетов, которым отцы
оставили в наследство какие-то рассказы о Кинбурнской
косе, о взятии Измаила, о Потемкине, о золотых временах;
какое-то имя, уцелевшее на бумаге через несколько
веков, но имя без дел, без преданий, без малейшего
подвига, достойного чьей-нибудь памяти; оставили какую-то
неиссякаемую родню, разбросанную по лицу России, по
захолустьям деревень и по ярмаркам московских гостиных;
какие-то души, заносимые снегами, закопченные дымом и
заложенные, вместе же с этим - банкрутство. Покойный отец
корнета пировал, как все отцы прошлого столетия, и
развалины состояния, накопленного трудами предков под