"Константин Паустовский. Кордон "273" (Рассказ)" - читать интересную книгу автора

Вагон притих. Леса неслись мимо, омытые лунным светом. В глубине
заросших дорог лежал, белея, туман.
По тому, как все молча слушали песню цыганки, было ясно, что нет
человека в вагоне - кто бы он ни был: пильщик ли, колхозный ли конюх,
девочка в розовом платье или старик, столько перевидавший в жизни, что в
глазах его осталась только ласковость ко всему, - нет человека, который не
испытал бы этого ощущения красоты и ожидания встречи с нею.
- Да, - сказал конюх, когда цыганка перестала петь, - была у меня жена
Таня, тоненькая, как струнка...
Конюх осекся и замолчал. Так никто и не узнал, что случилось С его
женой. И никто не решился спросить конюха о Тане, даже любопытная пожилая
женщина с мешком лука. Она только вздохнула и, низко наклонившись, осторожно
вытерла оба глаза концом черного головного платка.
Мы сошли поздней ночью на полустанке Летники. По краям дороги слабо
шумел березовый перелесок. С болот волнами наносило холод.
Шли мы долго, мерно, как в походе. Через два часа небо на востоке
начало наливаться чистой и слабой синевой. Там, далеко над лесами,
зарождалась заря. И на этой смутной заре еще пронзительнее, чем ночью,
пылала звезда.
С каждым километром нарастала глушь. Мы медленно входили в обширное
пустынное полесье.
Когда совсем рассвело, мы сели отдохнуть на обочине. Молодая осина
дрожала над головой лимонными нежными листьями. Они тихо слетали,
запутывались в паутине, в кустах волчьей ягоды.
- Совершенно нестеровская Россия, - сказал вполголоса кто-то из нас.
Мы привыкли говорить "левитановские места" и "нестеровская Россия". Эти
художники помогли нам увидеть свою страну с необыкновенной лирической силой.
Нет ничего плохого в том, что к зрелищу этих речушек и ольшаников, бледного
неба и лесных косогоров всегда примешивается капля грусти, может быть
оттого, что каждая встреча с этими местами - вместе с тем и разлука с ними.
Нам грустно, что мы не в силах превратить это мимолетное осеннее утро в
бесконечный шелест сухого золотого листа, в бесконечный блеск прохладных
озер, в бесконечный хоровод легких, как дым, облаков.
С крутого песчаного холма открылась внизу пойма неизвестной реки. За
ней подымались в небо сосновые боры, кремли дремучих лесов. На их краю
виднелась деревня и стояла во мгле, как видение, очень высокая, почерневшая
от времени деревянная церковь.
Туман лежал в пойме синеватой водой. Только вершины стогов темнели над
ним маленькими островами.
Мы медлили. Никому не хотелось двигаться. Деревня за рекой еще спала.
Ни один дымок не подымался над крышами. Не было слышно ни мычания коров, ни
петушиных криков. Казалось, перед нами лежала а глубокой своей тишине
заколдованная земля. Вот такими, должно быть, представляли себе наши пращуры
бревенчатые погосты из своих крестьянских сказок, те погосты, где годами
сидели за пряжей печальные красивые девушки и дожидались любимых.
Медленно поднялось большое солнце, размытое, цвета соломы. На краю
деревни протяжно запел пастуший рожок. Заколдованный край просыпался.
Мы вскинули рюкзаки и пошли через росистую равнину к деревне, Сладко
пахло багульником. И все пел и пел, приближаясь к нам, пастуший рожок.