"Константин Паустовский. Исаак Левитан" - читать интересную книгу автора

Левитан был художником печального пейзажа. Пейзаж печален всегда, когда
печален человек. Веками русская литература и живопись говорили о скучном
небе, тощих полях, кособоких избах. "Россия.
нищая Россия, мне избы черные твои, твои мне песни ветровые, как слезы
первые любви".
Из рода в род человек смотрел на природу мутными от голода глазами. Она
казалась ему такой же горькой, как его судьба, как краюха черного мокрого
хлеба. Голодному даже блистающее небо тропиков покажется неприветливым.
Так вырабатывался устойчивый яд уныния. Он глушил все, лишал краски их
света, игры, нарядности. Мягкая разнообразная природа России сотни лет была
оклеветана, считалась слезливой и хмурой. Художники и писатели лгали на нее,
не сознавая этого.
Левитан был выходцем из гетто, лишенного прав и будущего, выходцем из
Западного края-страны местечек, чахоточных ремесленников, черных синагог,
тесноты и скудности.
Бесправие преследовало Левитана всю жизнь. В 1892 году его вторично
выселили из Москвы, несмотря на то, что он уже был художником со
всероссийской славой. Ему пришлось скрываться во Владимирской губернии, пока
друзья не добились отмены высылки.
Левитан был безрадостен, как безрадостна была история его народа, его
предков. Он дурачился в Бабкине, увлекался девушками и красками, но где-то в
глубине мозга жила мысль, что он парий, отверженный, сын расы, испытавшей
унизительные гонения.
Иногда эта мысль целиком завладевала Левитаном. Тогда приходили
приступы болезненной хандры. Она усиливалась от недовольства своими
работами, от сознания, что рука не в силах передать в красках то, что давно
уже создало его свободное воображение.
Когда приходила хандра, Левитан бежал от людей. Они казались ему
врагами. Он становился груб, дерзок, нетерпим. Он со злобой соскабливал
краски со своих картин, прятался, уходил с собакой Вестой на охоту, но не
охотился, а без цели бродил по лесам. В такие дни одна только природа
заменяла ему родного человека,-она утешала, проводила ветром по лбу, как
материнской рукой. Ночью поля были безмолвны, -Левитан отдыхал такими ночами
от человеческой глупости и любопытства.
Два раза во время припадка хандры Левитан стрелялся, но остался жив.
Оба раза спасал его Чехов.
Хандра проходила. Левитан возвращался к людям, снова писал, любил,
верил, запутывался в сложности человеческих отношений, пока его не настигал
новый удар хандры.
Чехов считал, что левитановская тоска была началом психической болезни.
Но это была, пожалуй, неизлечимая болезнь каждого требовательного к себе и к
жизни большого человека.
Все написанное казалось беспомощным. За красками, наложенными на
полотно, Левитан видел другие - более чистые и густые. Из этих красок, а не
из фабричной киновари, кобальта и кадмия он хотел создать пейзаж России -
прозрачный, как сентябрьский воздух, праздничный, как роща во время
листопада.
Но душевная угрюмость держала его за руки вовремя работы. Левитан долго
не мог, не умел писать светло и прозрачно. Тусклый свет лежал на холстах,
краски хмурились. Он никак не мог заставить их улыбаться.