"Константин Паустовский. Иван Бунин" - читать интересную книгу автора

жить в этих не отличимых друг от друга домах, где, кстати, не растет за
окнами ни одного деревца. В нашей гигантской работе по подъему земледелия,
говорил Довженко, нужно думать не только о совершенных методах работы, но и
о состоянии и настроении людей.
"Новые села, - писал Довженко, - должны быть живописными,
разнообразными и уютными. Почему в новых селах нет переулков, поворотов,
зарослей, садов? Почему украинская живописность уступила место деляческой
сухости и какой-то мертвой скаредности мысли у архитектора, строившего эти
села? Почему при постройке их не была принята во внимание живая душа
человеческая? Неужели мы можем мириться с таким пренебрежением к
колхозникам, которые, как очевидно думают строители таких сел, - только
рабочие руки, не чувствующие красоты и нисколько в ней не нуждающиеся. Нужно
в корне переменить это дело и приостановить насаждение уныния в нашей
стране".
Мы стояли с Довженко над обрывом Днепра. Он поднял трость и показал на
юг. Там, в голубеющем тумане светились воды Днепра и вся даль поблескивала
слабым свечением, должно быть от летящей по ветру паутины. Там простиралась
любимая его Украина.
Довженко оставил не только превосходные свои фильмы. Он оставил
рассказы, очерки, пьесы. Они написаны с жаром души, они патетичны в лучшем
смысле этого слова, как патетична во многом проза Гоголя.
У Довженко была очень маленькая записная книжка. Там были записаны
одним только словом сюжеты его устных и совершенно великолепных рассказов.
Бесконечно жаль, что сейчас их уже нельзя записать и восстановить. Они
ошеломляли слушателей неожиданными поворотами сюжета, покоряли их юмором и
поэзией. Я слышал только три рассказа-о народной медицине, лейтенанте Сливе
и поездке в Батурин - но не забуду их никогда. Они всегда будут для меня
вершинами словесного творчества, к сожалению навсегда утерянного, так как
никто уже не сможет повторить тончайших интонаций Довженко, пленительного
украинского строя его речи и его лукавого юмора.
1956


МИХАИЛ ЛОСКУТОВ
В тридцатых годах наши писатели вновь открывали давно, но плохо
открытую Среднюю Азию. Открывали ее вновь потому, что приход советской
власти в кишлаки, оазисы и пустыни представлял собой увлекательное явление.
Спекшийся от столетий -быт стран Средней Азии дал глубокие трещины. На
руинах мечетей появляются по весне робкие розовые цветы. Они маленькие, но
цепкие и живучие. Новая жизнь так же цепко, как эти цветы, расцветала в
выжженных тысячелетних странах и приобретала невиданные формы.
Писать об этом было трудно, но интересно. Самые легкие на подъем и
закаленные писатели двинулись в сыпучие пески Кара-Кумов, на Памир, к пышным
оазисам Ферганы и синим от изразцов твердыням Самарканда. Среди этих
писателей были Николай Тихонов, Владимир Луговской, Козин, Николай Никитин,
Михаил Лоскутов и многие другие. И я отдал дань Средней Азии и написал тогда
"Кара-Бугаз".
В это время я познакомился с Лоскутовым.
В тридцатых годах мы особенно много ездили по стране, зимой же,
возвратившись в Москву, жили очень дружным и веселым содружеством. Чуть не