"Константин Паустовский. Иван Бунин" - читать интересную книгу автора

рвань, отбросы... убоявшиеся премудрости гимназисты, реалисты, даже
неокончившие семинаристы. Я вам приведу в пример наш полк. Кто у нас служит
хорошо и долго? Бедняки, обремененные семьями, нищие, готовые на всякую
уступку, на всякую жестокость, даже на убийство, на воровство солдатских
копеек, и все это из-за своего горшка щей. Ему приказывают: "Стреляй!", и он
стреляет, - кого, за что? Может быть, понапрасну? Ему все равно, он не
рассуждает. Он знает, что дома пищат его замурзанные, рахитические дети, и
он бессмысленно, как дятел, выпуча глаза, долбит одно слово: "Присяга!" Все,
что есть талантливого, способного, - спивается. У нас семьдесят пять
процентов офицерского состава больны сифилисом.
...Если рабство длилось века, то распадение его будет ужасно. Чем
громаднее было насилие, тем кровавее будет расправа. И я глубоко, я твердо
уверен, что настанет время, когда нас (офицеров.-К. П.)... станут стыдиться
женщины и, наконец, перестанут слушаться солдаты. И это будет не за то, что
мы били в кровь людей, лишенных возможности защищаться, и не за то, что нам,
во имя чести мундира, проходило безнаказанным оскорбление женщин, и не за
то, что мы, опьянев, рубили в кабаках в окрошку всякого встречного и
поперечного. Конечно, и за то и за это, но есть у нас более страшная и уже
теперь непоправимая вина. Это то, что мы - слепы и глухи ко всему. Давно уже
где-то вдали от наших грязных, вонючих стоянок совершается огромная, новая,
светозарная жизнь. Появились новые, смелые, гордые люди, загораются в умах
пламенные свободные мысли... А мы, надувшись, как индейские петухи, только
хлопаем глазами и надменно болбочем: "Что? Где? Молчать! Бунт! Застрелю!" И
вот этого-то индюшечьего презрения к свободе человеческого духа нам не
простят - во веки веков!"
О сирой солдатской доле Куприн говорит с такой же жестокой еилой, как и
об офицерстве.
Мучительная сцена разговора Ромашова с замордованным, обезумевшим от
побоев солдатом Хлебниковым, пытавшимся броситься под поезд, принадлежит к
одной из лучших сцен в русской литературе. Ее невозможно читать без глубокой
внутренней дрожи.
В том же ряду, как и "Поединок", стоят военные рассказы Куприна:
"Ночная смена", "Поход" и "Дознание". ∙
Значительно позднее "Поединка" Куприн написал превосходный и отточенный
рассказ о японском шпионе - "Штабс-капитан Рыбников".
В рассказе великолепно выписан японский шпион, в какой-то мере
напоминающий гоголевского капитана Копейкина. Это был, пишет Куприн,
"настоящий тип госпитальной военно-канцелярской или интендантской крысы".
Шпион долго и безнаказанно работал только из-за разгильдяйства властей и
благодушия и непомерной лени русских интеллигентов.
"Поединок" стал одной из революционных вех в России. Недаром, когда
Куприн читал "Поединок" в Севастополе, к нему подошел лейтенант Шмидт и
крепко пожал ему руку. Это было незадолго до восстания на "Очакове".
После "Поединка" слава Куприна приобрела не только всероссийский, но и
мировой характер. Но Куприн не только не обольщался ею, но даже тяготился.
Свою славу Куприн, по свидетельству Бунина, "нес... так, как будто
ровно ничего не случилось в его жизни; казалось, что он не придает ей ни
малейшего значения, ни в грош не ставит ее".
Куприн часто говорил, что писателем он стал случайно и потому
собственная слава его удивляет.