"Марки королевы Виктории" - читать интересную книгу автора (Мейтланд Барри)

15 Сирота на пороге

Кэти быстрым шагом пошла назад по аллее к своей машине и телефону. Мысленно прорепетировав свои объяснения Макларену, она будто услышала его ответные слова: «И что же из всего этого следует?» В самом деле, что? Если отбросить различные не столь уж существенные детали, только то, что Марианна и Сэмми скрыли реальное время исчезновения Евы из-за неожиданно возникшей в доме неприятной ситуации. Боявшийся огласки и слухов Сэмми сказал любителям тенниса, что она уехала в четверг, и ему ничего не оставалось, как придерживаться этого и в дальнейшем.

Но Сэмми в данный момент мало интересовал Кэти. Куда больше ее занимала Ева. Кэти представила себе эту женщину, если верить Марианне, бегущую по аллее, а потом по лесу «почти голой». Возможно, в темноте леса она наткнулась на Тоби Фицпатрика. Того самого Тоби Фицпатрика, который любил подглядывать за ней из зарослей сквозь оптику бинокля, когда она в своем желтом бикини плескалась в бассейне перед домом. Того самого Тоби Фицпатрика, который имел возможность воспользоваться финской картонной коробкой, служившей упаковкой для стеклянной вазы, принадлежавшей его жене. Того самого Тоби Фицпатрика, чьи собаки проявили такой повышенный интерес к отрезанной голове Евы и которого сейчас терзала некая странная болезнь духа.

Кэти остановилась, немного не доходя до коттеджа Фицпатриков, и подумала, что ее отчет Макларену приобрел бы куда более авторитетный вид, если бы она смогла подкрепить его какой-нибудь вещественной уликой, связанной с убийством Евы. При этом ей снова пришли на ум картонная коробка, в которой преступники доставили голову Евы, и стеклянные цветочные вазы в стиле «Италла», стоявшие на сушильном столике в доме Фицпатриков. Ярлычки у них на донышке были довольно свежие, а сами вазы казались новыми. Ваз было две, а если так, то по идее должны существовать и две идентичные финские картонные упаковки, в которых принесла эти вазы домой Хелен. Размер ваз по крайней мере соответствовал размерам той коробки, где помещалась голова Евы. Кэти подумала, что если одну из них использовали с этой целью, то вторая вполне могла находиться в коттедже или где-то рядом.

Выше того места, где она остановилась, Кэти заметила старый каштан, за стволом которого укрывался Тоби, наблюдая за ней, когда она в первый раз подошла к его коттеджу. Кэти сошла с аллеи и, раздвигая заросли, стала подниматься к каштану. Там она нашла тропинку, которая выводила к калитке на заднем дворе домовладения Фицпатриков.

У задней стены коттеджа Фицпатриков помещался закрытый закуток для мусорного ящика. Рядом располагалась небольшая бытовка, сквозь открытую дверь которой виднелось колесо велосипеда. Определенно Фицпатрики не любили ничего выбрасывать. Об этом свидетельствовали хранившиеся в бытовке щербатые глиняные горшки для растений, старые веревки и садовые шланги, сложенные кольцом. В закутке у мусорного ящика лежали перевязанные бечевкой пачки старых газет, предназначенных для сдачи в утиль, и среди них какие-то картонные коробки.

Кэти как могла тихо отворила калитку. Она не заметила признаков присутствия на участке собаки, когда двигалась по вымощенной кирпичом дорожке к дому. Коробки были аккуратно сложены – те, что поменьше, помещались внутри больших. Когда Кэти добралась до закутка, она стала вынимать их одну из другой, надеясь увидеть светло-серую картонную упаковку, подходящую по размерам и фактуре к той, что так ясно отпечаталась у нее в мозгу. Она едва успела приступить к работе, как вдруг ей в бедро ткнулся мордой один из лабрадоров, требовавший, чтобы его приласкали. Кэти оглянулась – вторая собака тоже стояла рядом в ожидании своей порции ласк.

Она потрепала их за уши.

– Хорошие собачки, – тихо сказала она и шептала ласковые слова до тех пор, пока удовлетворенные собаки не оставили ее в покое, позволив ей вернуться к работе. В следующее мгновение она увидела ее – светло-серую коробку, идентичную той, что была восстановлена в полицейской лаборатории из найденных на дороге обрывков картона.

– Какого черта вы здесь делаете?

Она крутанулась вокруг своей оси, поворачиваясь на голос Тоби Фицпатрика. Он стоял в нескольких шагах у нее за спиной. Увидев то, что она держит в руках, он издал сдавленный крик и смертельно побледнел – как тогда, когда увидел ее в бикини Евы. Тоби казался воплощением вины, и Кэти, с места начав импровизировать, сказала:

– Вы ведь видели ее, не так ли? Тогда ночью – неделю назад.

– Значит, вы знаете? – сказал он.

– Да, Тоби, знаю.

– О Господи… – пробормотал он и закрыл лицо руками. – О марках и обо всем остальном?

– Да, – сказала Кэти, прилагая максимум усилий к тому, чтобы овладевшее ею удивление не отпечаталось у нее на лице. «Боже, – подумала она, – неужели он похитил Еву, чтобы завладеть марками Сэмми?»

– В таком случае все кончено.

– Вам сразу станет легче, – спокойно сказала Кэти, – когда вы расскажете об этом.

Он в отчаянии на нее посмотрел:

– Полагаю… вы правы. Мне действительно станет легче, если я об этом расскажу… Слишком долго все это на меня давило. Я чуть с ума не сошел…

– В таком случае начинайте. Снимите тяжесть с груди.

Он уныло опустил голову.

– У нее текла кровь, – начал он. – Она порезала ноги, когда бежала ночью по дороге. Она была в таком состоянии…

– Что здесь происходит? – послышался громкий голос Хелен Фицпатрик со стороны задней двери коттеджа. Когда она вышла из дома на солнцепек, собаки подняли лай и бросились к ней. Хелен облачилась в белый клеенчатый фартук и желтые резиновые перчатки; то и другое было измазано кровью. В правой руке она держала тяжелый тесак с широким лезвием – женщина пользовалась им, когда рубила мясо и кости для собак. Кэти она показалась похожей на одну из ассистенток доктора Мехты.

– Дорогая… – Тоби Фицпатрик повернулся и с мольбой во взоре на нее посмотрел.

– Что с тобой, Тоби? – сказала Хелен. – Ты ужасно выглядишь. – Она перевела взгляд на Кэти: – В чем дело? Что вам угодно?

– Все кончено, дорогая, – продолжал лепетать Тоби, находившийся на грани нервного срыва. – Она все знает.

Глаза Хелен хищно сузились, когда она увидела в руках Кэти светло-серый картонный ящик.

– О чем это ты, Тоби? – негромко сказала она. – Что она такое знает?

– Миссис Фицпатрик, – быстро сказала Кэти, – я собираюсь отвезти вашего мужа в полицейский участок в Фарнеме. Вы тоже можете поехать, если хотите.

Хелен Фицпатрик сделала в ее сторону шаг, потом другой.

– Зачем это? Мы уже рассказали вам все, что знаем.

– Мистер Фицпатрик хочет сделать заявление, касающееся смерти Евы Старлинг. Я правильно вас поняла, мистер Фицпатрик?

Тоби некоторое время переводил взгляд с одной женщины на другую. Потом очень тихим голосом произнес:

– Да, правильно.

– Не будь глупцом, Тоби, – сказала его жена. – Никакого заявления тебе делать не надо.

Только в эту минуту Кэти с удивительной ясностью поняла, что Хелен Фицпатрик знает абсолютно все о том, что произошло с ее мужем. Хелен стояла от нее в каких-нибудь двух шагах чуть сбоку. Она продолжала сжимать в руке свой окровавленный тесак, клинок которого был поднят и находился на уровне ее плеча. Между тем оба хозяйских лабрадора словно одержимые носились кругами около Кэти, мешая ей отступить к задней калитке. Прямо перед Кэти стоял Тоби Фицпатрик с тусклым взглядом душевнобольного.

– Миссис Фицпатрик, – сказала Кэти, мысленно задаваясь вопросом, не так ли кончила свои дни Мэри Мартин, – вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Я офицер полиции, и вы знаете об этом.

Хелен Фицпатрик одарила ее долгим испытующим взглядом, потом посмотрела на мужа и тихим голосом сказала:

– Таких дураков, как ты, Тоби, еще свет не видел. – С этими словами она повернулась на каблуках и зашагала к дому. Собаки последовали за ней.

После минутного молчания Тоби хриплым голосом сказал:

– Мне необходимо выпить.

Они вошли в дом. Когда они проходили через кухню, Кэти облегченно вздохнула, заметив, что тяжелый тесак для рубки мяса оставлен рядом с разделочной доской, где лежали окровавленные куски бычьего сердца. В гостиной они обнаружили Хелен Фицпатрик. Она прямо, словно деревянная, сидела на софе в своем окровавленном фартуке и резиновых перчатках и смотрела в пустоту перед собой.

– Пожалуй, я выпью бренди, – сказал Тоби Фицпатрик. – Кто-нибудь еще будет?

Ему никто не ответил. Он подошел к буфету в углу комнаты и налил дрожащей рукой себе в бокал золотисто-коричневой жидкости.

– Было примерно десять часов вечера, – сказал он. – Воскресный день подходил к концу. Мы уже собирались ложиться спать, как вдруг услышали громкий стук в переднюю дверь. За дверью стояла Ева. На мгновение мне показалось, что она попала под дождь, так как с волос у нее капала вода. На плечах у нее была старая куртка, а руки молитвенно сложены перед грудью… Вот так… – Тоби благоговейно прижал к груди бокал с бренди, словно это была дароносица. – Хелен набросила на нее одеяло и усадила в кресло. И тогда она начала рассказывать. Поначалу мы никак не могли взять в толк, о чем она говорит. Она была как помешанная: тряслась, рыдала и мешала португальские слова с английскими. Наконец из ее сбивчивой речи мы поняли, что Сэмми держал ее в запертом погребе и она от него убежала. Сначала мы не могли в это поверить. Это казалось невероятным. Но поверить пришлось, так как она находилась в ужасном состоянии и стояла перед нами, хотя Сэмми сказал нам, что она уже несколько дней как уехала в Лондон.

Я никак не мог добиться от нее объяснений, почему она такая мокрая. Потом я сказал, что надо вызвать врача или обратиться в полицию. Но она не хотела. Впала в истерику, даже стала на меня кричать. – Он пожал плечами и в смятении обозрел комнату. – Но больше всего она боялась, что Сэмми начнет ее разыскивать и с этой целью заявится к нам в коттедж. Поэтому она умолила нас дать слово, что мы ее не выдадим и всячески будем защищать.

– Я отвела ее на второй этаж в ванную, – вступила в разговор Хелен Фицпатрик, выходя из ступора. – Мне показалось, что ее избили, но я не обнаружила на ее теле никаких видимых повреждений, кроме порезов от острых камней на ногах. Она была худая как щепка, дрожала! всем телом, и от ее волос пахло хлоркой, словно она только что купалась в бассейне. Она сжимала в руках какую-то вещь – что-то вроде металлического цилиндра темно-зеленого цвета. Я тогда еще подумала… впрочем, нет, я не имела представления, что это такое. Решила, какой-нибудь футляр с драгоценностями – оттого-то она и держит его так крепко.

Потом я принесла ей домашний халат и шлепанцы – переодеться, и она вроде как малость успокоилась. Сказала, что не прочь выпить чашечку чаю. Я оставила ее в одиночестве и спустилась на кухню, чтобы приготовить чай. Когда я через несколько минут вернулась, дверь в ванную комнату была закрыта. У нас на двери ванной запоров нет, поэтому я сначала постучала, а потом вошла. Она стояла перед ванной на коленях, и я поначалу подумала, что ее тошнит, но она вдруг подняла голову и с самым беззаботным видом мне улыбнулась. Она была уже совершенно спокойна, а рядом с ней на полу лежали металлическая трубка, раскрученная на две части, и несколько пустых пластиковых пакетиков. И тогда я, как мне кажется, поняла, что это такое. И страшно разозлилась. Дело в том, что я тогда как раз получила письмо от сестры, и оно лежало в ванной на подоконнике. Ну так вот: Ева разорвала страницу на две части и свернула одну из них наподобие трубочки. И я подумала: «Ах ты, мерзавка, ведь я его даже не дочитала…»

Нам с Тоби совместными усилиями удалось свести ее вниз по лестнице. Как я уже сказала, она была совершенно спокойна, но в то же время вроде как не в себе. Спускаясь по лестнице, то и дело спотыкалась. На этой стадии я стала задаваться вопросом, уж не позвонить ли нам Сэмми и не попросить ли его забрать ее у нас. Но она так его боялась, что я не знала, как быть. Когда же я упомянула о Марианне, выяснилось, что она боится ее ничуть не меньше, чем Сэмми. Она твердила одно – что хочет уехать в Лондон. Говорила, у нее там есть друг, он о ней позаботится.

– Она сообщила вам его имя? – сказала Кэти. – Хотя бы намекнула, кто это может быть?

– Нет. Ни словом не обмолвилась. Она вообще вела себя очень странно: то веселилась без причины, то впадала в тоску. Складывалось такое впечатление, что у нее приступ паранойи. Из ее речей трудно было уяснить себе что-то определенное. Но в общем и целом можно было прийти к выводу, что она хочет, чтобы мы сейчас же отвезли ее в Лондон. Но мы колебались. Нам не хотелось срываться с места посреди ночи и везти ее куда-то в таком состоянии… А потом…

Хелен сделала паузу и тяжело вздохнула. Похоже, она намеревалась приступить к самой трудной части своего повествования.

– Потом она сказала, что у нее есть секрет, которым она может с нами поделиться, если мы отвезем ее в Лондон. Сказала, что это очень важный секрет, представляющий большой интерес прежде всего для Тоби.

Хелен отвернулась от мужа, который при этих словах вновь уныло опустил голову и ссутулил плечи.

– Она сказала, что Сэмми очень подло себя с ней ведет. При этих словах я рассмеялась. В это было трудно поверить, зная о том, какую дорогую одежду и ювелирные изделия она покупала на его деньги. И я сказала ей, что она самая избалованная жена, какую мне только доводилось видеть. Тогда она жутко на меня разозлилась. Думаю, именно в этот момент я впервые ясно осознала, что здорово ей не нравлюсь. Возможно, никогда не нравилась – с первой нашей встречи. Как бы то ни было, я подумала, что ей тем легче будет раскрыть нам свой секрет. Ведь в нем заключалось наказание. И не только для Сэмми, но и для нас.

Она сказала, что нашла способ, как выманивать у Сэмми деньги, чтобы покупать себе вещи, делающие ее счастливой. Разумеется, она наркотики имела в виду. После этого она сказала, что у нее есть приятель, который продает Сэмми дорогие марки, а ей платит комиссионные – за то, что познакомила его с Сэмми. Ну и за молчание относительно того, что все эти марки – ничего не стоящие подделки. Когда она это сказала, Тоби издал горлом какой-то странный звук, и я никак не могла понять, почему он вдруг так сильно побледнел. Но потом догадалась… Почему бы тебе не рассказать ей об этом, Тоби? – добавила она, сурово поджав губы.

Ее муж подался всем телом вперед, откашлялся и едва слышно пробормотал:

– О Господи…

– Продолжай! – скомандовала Хелен. Тоби сел на стуле прямо и с безжизненным, лишенным всякого выражения лицом приступил к своему повествованию.

– Несколько месяцев назад Сэмми показал мне эти марки, «Шалонские головки», которые он начал получать из какого-то нового источника. Они были лучшего качества, да и обходились ему куда дешевле тех, что он приобретал при посредстве знакомых дилеров или на аукционах. Среди них попадались истинные шедевры…

А история такая: некий дилер от филателии вступил в Лондоне в деловой контакт с одной вдовой, семейство покойного мужа которой собирало марки на протяжении нескольких поколений. Его отец и дедушка служили в английской колониальной администрации во многих странах, зависевших от Британской короны и разбросанных по всему свету, и собрали фантастическую коллекцию имперских марок, в особенности «Шалонских головок». Эта странная вдова знала, что они ценные, но насколько – представления не имела. Кроме того, она не хотела продавать коллекцию целиком, так как надеялась оставить большую ее часть своим внукам. Однако при небольшом доходе поддерживать привычный уровень жизни и продолжать участвовать в делах благотворительности стало затруднительно, и она начала продавать марки из собрания мужа – примерно по страничке из альбома за один раз.

По словам Сэмми, он договорился с этим дилером, что будет брать у него абсолютно все, что ему достанется от вдовы, сразу по завершении очередной сделки. Сэмми был весьма взволнован и обрадован этим обстоятельством. Со стороны казалось, будто он нашел золотую жилу. Помнится, я жутко ему завидовал и сетовал на то, что удача всегда выпадает людям вроде Сэмми, в сущности, в этом не нуждающимся.

Время от времени он показывал мне свои «новейшие приобретения из коллекции вдовы» – так он эти марки называл. Часть его сознания стремилась сохранить эти операции в тайне, другая требовала, чтобы он возвестил о своем успехе миру. По-видимому, он разрешал эту дилемму, встречаясь со мной и показывая марки. Я был, что называется, самой подходящей для этого аудиторией, поскольку мог по достоинству оценить редкую марку, а кроме того, часами внимать его рассуждениям о новоприобретенных «Шалонских головках», когда ему становилось невмоготу об этом молчать. При этом он всякий раз брал с меня обещание никому об этом не рассказывать. Он не понимал, что у меня в душе все кипело от зависти – ведь это действительно были прекрасные марки.

– Он рассказывал вам хоть что-нибудь об этом новом дилере?

– Ну нет. Абсолютно ничего. Он страшно боялся, что кто-нибудь из коллекционеров выйдет на этого дилера и взвинтит цены. Только совершенно случайно я узнал, что этот человек живет в Лондоне. Сэмми проговорился: сказал как-то раз, что опять ездил в город покупать новые марки. Я тогда подумал, что он, возможно, сказал это намеренно, чтобы навести меня на ложный след. Но как бы то ни было, позже стало ясно, что он лишь зря потратил время, если хотел ввести меня в заблуждение, поскольку, когда я в один прекрасный день возвращался от него домой после очередной беседы о марках, меня встретила в саду его жена Ева. Поначалу она слегка прошлась на мой счет, сказала, что я как ребенок – забавляюсь вместе с Сэмми с его марками. Потом спросила, ценные ли, на мой взгляд, марки Сэмми приобрел в последний раз у вдовы. Они просто чудесные, сказал я, и Сэмми невероятно повезло, что он обнаружил такой богатый источник. И тогда она сообщила мне, что знает, у кого Сэмми покупает эти марки. «Это такой маленький смешной человечек», – сказала она. Я спросил у нее, приходилось ли ей встречаться с этим дилером, и она ответила – да, и не раз. Она также добавила, что знает, где находится его магазин, и что этот человек ее обожает и готов ради нее на все. И тогда я сказал ей что-то вроде того, что было бы здорово, если бы ей удалось уговорить его продать что-нибудь и мне. Это была спонтанная ремарка, поскольку денег на такие покупки у меня все равно не было. Но она в ответ только рассмеялась.

Через месяц она позвонила мне – сюда, домой. Я ответил, что Хелен на работе, она же сказала, что знает об этом, потому-то и звонит, так как ей нужно со мной поговорить. Потом она сказала, что виделась с тем дилером и у нее есть кое-какая интересная для меня информация. Разумеется, все это ужасно меня заинтриговало, и я согласился отправиться с собаками на прогулку к дальнему концу ее сада и встретиться там с ней. Но я совершенно не был готов к тому, что она собиралась мне сообщить.

Его жена презрительно фыркнула.

– А сообщила она мне о том, – продолжал Тоби, проигнорировав этот выпад, – что поставила своего знакомого дилера в известность о проявленном мной интересе. Дилер же не захотел рисковать установившимися у него добрыми отношениями с таким уважаемым клиентом, как Сэмми, ради нескольких мелких сделок на стороне. Начало разговора показалось мне многообещающим, так как я догадывался, что не из-за этого она меня вызвала и у нее есть для меня кое-какой позитив, хотя точка зрения дилера и была мне понятна.

Однако, сказала Ева, так уж вышло, что вдова решила избавиться от значительной части своей коллекции, то есть реализовать сразу целый альбом. По слухам, она надумала создать какой-то фонд для образования своих внуков или что-то в этом роде. Сэмми пока об этом не знает, и дилер, возможно, согласится продать этот альбом мне – при условии, что это будет одноразовая сделка и я сохраню ее в тайне от Сэмми. Но распродавать альбом по частям он не станет – или я беру все, или мне вообще ничего не достанется. Я спросил: «И во сколько мне это обойдется?» – «В шестьдесят тысяч».

Я рассмеялся и сказал, что таких денег у меня сроду не водилось, и это, похоже, вызвало у нее неподдельное удивление. Казалось, ей трудно было себе представить, что у солидного человека может не найтись лишних шестидесяти тысяч фунтов. Как бы то ни было, у нее оказались при себе ксерокопии страничек этого альбома, и я сказал, что с удовольствием просмотрел бы их дома. Она дала мне эти ксерокопии, предупредив, что на следующий день должна вернуть их дилеру, он же, в случае моего отказа, продаст альбом Сэмми.

Я отнес ксерокопированные листы альбома домой и тщательно их изучил. Это был очень старый альбом с фантастическим собранием «Шалонских головок» с Багамских островов. Когда я смотрел на них, у меня в прямом смысле слова текли слюнки. Потом я начал проверять стоимость этих марок по каталогу Стенли Гиббонса и вскоре осознал, что шестьдесят тысяч фунтов за эти марки – невероятно низкая цена. В этом собрании имелись отдельные экземпляры, стоившие каждый по пять тысяч фунтов или даже больше. Я подсчитал их общую стоимость и пришел к выводу, что даже при очень значительной скидке такой альбом будет стоить на аукционе как минимум в два раза больше.

Фицпатрик налил себе вторую порцию бренди. Рука у него тряслась, поэтому горлышко бутылки звякало о край бокала. Сделав глоток, он поморщился и зашелся в кашле. Потом, откашлявшись, сказал:

– Короче говоря, я на этих марках просто помешался, о деньгах лучше ты расскажи, Хелен. Я не в силах. Очень плохо себя чувствую.

Она холодно на него посмотрела.

– У нас были тяжелые времена – несколько лет назад Тоби сократили на работе в самый неподходящий момент, когда мы были связаны различными кредитными обязательствами. В результате нам на очень тяжелых условиях пришлось заложить свой старый дом. Когда мы наконец расплатились по обязательствам и выбрались из кризиса, выяснилось, что у нас почти не осталось сбережений. Получить же новый заем под закладную не представлялось возможным, так как Тоби лишился постоянного источника дохода. И тогда я словно по наитию, о чем уже вам рассказывала, отправилась сюда, к холму Хогз-Бэк, куда так часто взбиралась, когда была маленькой девочкой и приезжала в гости к своей тетушке. Дома#769;, однако, здесь стоят дорого, и я уже почти отчаялась найти подходящее жилище, как вдруг набрела на этот коттедж. Это было то, о чем я всегда мечтала, – маленькое уютное гнездышко посреди леса. Но мы не могли позволить себе приобрести даже этот домик, поэтому решили его арендовать. Нам удалось сойтись со старым отставным судьей, сдававшим его в аренду. Это оказался очень милый человек, со временем предложивший нам приобрести этот коттедж в собственность после пяти лет аренды, если нам удастся собрать для этого деньги, и по вполне приемлемой цене, которую он пообещал не поднимать.

Все это показалось нам чуть ли не даром судьбы, хотя средств у нас было недостаточно. Но мы продали старый заложенный дом и забрали с предприятия остатки денег, которые должны были выплатить Тоби при увольнении. Я же выполняла любую работу, какую мне только предлагали. Так мы постепенно собрали требующуюся сумму. Удивительное дело: у нас на счете скопилось шестьдесят тысяч фунтов. – Она сощурила глаза и одарила мужа презрительным взглядом.

– Я уже говорил тебе, дорогая, – пробормотал Тоби, – что это было чистой воды совпадение – то, что она назвала эту цифру. Я никогда ни ей, ни кому-либо другому не упоминал о наших сбережениях. – Он повернулся к Кэти и с патетическим вздохом произнес: – Я, видите ли, думал, что эти марки удвоят наше состояние. Тогда мы смогли бы расплатиться за коттедж и у нас остались бы еще деньги на безбедное существование.

– Но он мне об этом не сказал, – вставила Хелен.

– Не сказал, – согласился Тоби. – Я сомневался, что Хелен согласится рискнуть этими деньгами. Тем более истратить их на марки. Она всегда считала марки чем-то вроде детской забавы.

– Вы отдавали эти марки на проверку эксперту? – спросила Кэти.

– Да, я подумывал об этом. Но, как выяснилось, к маркам прилагался сертификат об аутентичности и внешне все выглядело так, что не придерешься. Кроме того, следовало действовать быстро, поскольку дилер, если бы я стал тянуть с заключением сделки, мог передумать и продать этот альбом Сэмми…

Казалось, Тоби больше нечего добавить. Он замолчал, и на некоторое время установилась тишина. Потом его жена сказала:

– Да, я ничего об этом не знала. Так что вы можете себе представить, какие чувства я испытала к Еве, бедной сиротке, оказавшейся у нашего порога, когда она призналась, что продала моему мужу фальшивые марки и тем самым лишила нас всех накопленных денег, а главное – будущего. И моего гнева нисколько не охладил тот факт, что все это представлялось Еве уморительно смешной проделкой, своего рода шуткой. Она продолжала хихикать, пока я ее не ударила.

Кэти кивнула.

– Что было потом?

– Потом, как ни странно, она успокоилась. Когда я полностью уяснила себе происшедшее и восстановила в своем воображении всю эту ужасную историю, я сказала Еве, что она должна отвезти нас к этому дилеру, чтобы мы могли забрать у него наши деньги. Но она отказалась. Сказала, деньги давно потрачены и он не даст нам ни цента. По ее словам, существовал только один способ вернуть деньги – продать эти марки, сохранив в секрете факт подделки. Через некоторое время… полагаю, я поняла, что это и впрямь единственный способ сохранить за собой коттедж. Я знала, так поступать нельзя, такие действия называются подлогом или мошенничеством, но альтернатива казалась слишком ужасной. Кроме того, я внушила себе, что никто всерьез из-за этого не пострадает, особенно в том случае, если факт подделки не будет установлен. Полагаю, я окончательно склонилась к этой мысли, когда Ева предложила передать эти марки ее дилеру с тем, чтобы он продал их Сэмми, а деньги отдал нам. Она считала, что это будет очень забавно. Я же считала… – тут Хелен с вызовом посмотрела на Кэти и повысила голос, – я же считала, что Сэмми ни своих денег, ни большого дома, ни всего остального имущества не заслуживает. Я это к тому, что он составил себе состояние посредством различных мошеннических операций. Ведь именно за такого рода проделки его несколько лет назад чуть не посадили, не так ли? Вот я и подумала, что мы лишь восстановим справедливость, если заберем у него часть денег, нажитых мошенничеством, посредством такой же мошеннической акции. В конце концов, он бы от этого не обнищал… – Вызов, который сквозил в ее голосе, неожиданно иссяк, и она замолчала.

– Так как же вы все-таки решили поступить? – спросила Кэти.

– Мы решили, что Тоби отвезет Еву в Лондон и захватит с собой марки, а Ева договорится с дилером об их перепродаже. Я же останусь в коттедже на тот случай, если Сэмми заявится сюда, и постараюсь сбить его со следа. Я дала Еве кое-что из одежды, она переоделась, и они уехали. Если мне не изменяет память, на часах тогда было около половины двенадцатого.

Ее муж согласно кивнул.

– Она хотела поехать на свою квартиру, чтобы переодеться в привычную нарядную одежду и позвонить дилеру. Так по крайней мере она мне сказала. Наш план состоял в том, чтобы вместе поехать в ту же ночь к нему домой. Я должен был лично дать ему понять, что мы от своих денег так легко не отступимся и стребуем их с него полностью. Когда мы ехали в Кэнонбери, Ева заснула у меня в машине. Я разбудил ее, когда мы добрались до места, но она сказала, что ехать к приятелю-дилеру у нее нет сил. Она и в самом деле казалась утомленной и вымотанной до последней степени. Так что мне чуть ли не на руках пришлось тащить ее в квартиру. Потом я сказал, что утром заеду за ней и мы вместе отправимся к ее приятелю.

– Вы, значит, все еще не имели представления, где находится магазин этого человека?

– Не имел. Она мне об этом ничего не сказала. Ну так вот: я поехал домой, а рано утром вернулся в город, но Евы на квартире уже не было. По крайней мере на стук в дверь она не отозвалась. С тех пор мы ничего о ней не слышали.

Кэти смотрела на удрученных супругов, переводя взгляд с одного на другого. То, что они сказали ей правду, сомнений у нее не вызвало.

– Мне понадобится ваше заявление, касающееся визита Евы в ту ночь, – сказала она. – А также заявление относительно поддельных марок, лондонского дилера и всего того, что с этим связано. Хочу уточнить: поддельных марок у вас больше нет, не так ли?

Фицпатрик печально покачал головой:

– Увы, нет. Но я могу составить их полный список и представить точное описание.

– А что вы можете сказать насчет коробки? – спросила она. – Как удалось убийце завладеть ею?

– Хелен сложила в бумажный пакет находившиеся при Еве вещи, и мы взяли его с собой в Лондон, – объяснил Тоби. – По дороге пакет от мокрой одежды раскис и порвался, и я переложил его содержимое в картонную коробку, лежавшую на заднем сиденье машины. – Тоби посмотрел на свою супругу: – На позапрошлой неделе я возил на церковную ярмарку сваренный тобой малиновый джем. Помнишь?

Она кивнула.

– И я оставил эту коробку в квартире Евы.

Кэти встала.

– В случае, если вы найдете дилера, – сказала Хелен, – существует хотя бы малейшая возможность стребовать с него наши деньги?

– Не знаю, – сказала Кэти. – Думаю, впрочем, что этим вопросом, помимо вас, задаются еще нескольких человек. Будем надеяться, мы его решим.

Реакция Макларена на рапорт, который Кэти отдала ему во второй половине дня, в общем, соответствовала ее ожиданиям. Из-за жары Макларен снял пиджак, выставив на всеобщее обозрение свои красные подтяжки, и закатал рукава рубашки. Он был резок, нетерпелив, и в его голосе то и дело прорывались раздражение и сарказм. Вместе с ним в офисе находился Хьюитт. Когда Кэти закончила рассказ о встрече с Марианной, шотландец, бросив многозначительный взгляд на своего помощника, с непередаваемой иронией в голосе произнес:

– Сержант! Кажется, я недвусмысленно дал вам понять, что, по моему непросвещенному мнению, ключ к этому делу кроется не в матримониальных проблемах Старлинга и не в склонности миссис Старлинг к запрещенным наркотическим веществам, но в сфере подделывания марок. Все остальные аспекты этого дела являются побочными, способны лишь исказить общую картину происшедшего и внести ненужный диссонанс в расследование. Более того, выпячивание их может стать причиной подключения к делу других подразделений нашей доблестной конторы, что представляется крайне нежелательным, так как способно лишь затруднить слаженную работу отдела. Поэтому мне не совсем понятно, какого черта вы бродили по сельской местности, когда все остальные наши сотрудники прилагали максимум усилий, пока, впрочем, безуспешных, для обнаружения других жертв Рафаэля в каменных джунглях этого огромного полиса. – Он свел на переносице свои кустистые брови и одарил Кэти самым грозным из имевшихся в его арсенале взглядов. Хьюитт фыркнул.

– Я к этому и веду, сэр. Я нашла другую жертву.

– Что такое? Объясните, что вы под этим подразумеваете, девушка!

Кэти объяснила, после чего кривая настроения Макларена резко пошла вверх.

– Наконец-то! Это великолепно, Кэти, просто великолепно!

Она удрала из офиса шефа прежде, чем настроение у него переменилось.

Передняя дверь ресторана «Ла Фортуна» была заперта – клиенты, собиравшиеся скоротать в ресторане вечер, приходили позже. Свет в окнах не горел, и на стук Кэти никто не отозвался. Кэти завернула за угол и увидела аллею, которая вела к задней двери заведения. Подойдя, Кэти услышала доносившуюся из-за нее негромкую музыку. Она постучала, и через некоторое время ей открыл молодой человек, вытиравший руки о белый фартук.

– Слушаю вас…

– Томазо в ресторане?

– Возможно. Кто его спрашивает?

Она продемонстрировала ему свое удостоверение, после чего прошла вслед за ним через кухню в кладовку, где Томазо переставлял с места на место жестянки с оливковым маслом, делая какие-то отметки на листке бумаги, прикрепленном к металлическому пюпитру, который он держал в руке.

– Привет, инспектор. – Он окинул ее скользящим взглядом и вернулся к своей работе. – Ну как – дело движется?

– Я сержант. Дело движется, и в этой связи мне надо с вами переговорить.

Он уловил холодность в ее голосе и снова на нее посмотрел.

– Разумеется. – Он одарил ее широкой улыбкой и провел из кладовки в зал. – Выпить хотите?

– Разве что кофе…

– Отлично. Какой предпочитаете?

– Черный, без сахара.

Она наблюдала за ним, пока он шел к установленной на стойке бара большой электрической кофеварке и готовил напиток. Вернувшись к столику с двумя крохотными чашечками с золотой окантовкой, он поставил одну перед Кэти и спросил:

– Итак, какие новости?

– Вы получали в последнее время какие-нибудь известия от Сэмми Старлинга?

– От мистера Старлинга? Нет. А в чем дело?

Кэти, секунду помолчав, заговорила таким тихим голосом, что Томазо, чтобы ее слышать, вынужден был к ней наклониться.

– То, что втягивала Ева через нос, интересует меня лишь постольку, поскольку может привести к ее убийце. Это понятно, Томазо?

Он встретил ее взгляд с каменным выражением лица, потом коротко кивнул.

– Она доставала наркотики здесь, не так ли?

– Нет. – Он с самым решительным видом покачал головой.

– Но вы знали, что она употребляет наркотики.

Он махнул рукой.

– Скажем так: у меня были основания для такого рода догадок.

– Расскажите мне об этих основаниях.

Он вынул из кармана пачку сигарет и предложил Кэти закурить. Она отказалась. Тогда он закурил сам и некоторое время молча курил, глядя на нее сквозь голубоватый табачный дым. Потом, приняв, казалось, какое-то решение, он заговорил:

– Ей была нужна наличность. Она не говорила зачем, но я догадался. Когда она попросила ставить в счет большую сумму, нежели стоил ее обед, и выплачивать разницу наличными. – Он развел руками. – В принципе ничего из ряда вон. Клиенту понадобилась небольшая сумма наличными – всего-навсего. Ничего противозаконного в подобных операциях нет.

– Но вы подозревали, что за этой невинной с виду сделкой кроется нечто большее?

– Только потому, что она попросила нас не говорить об этом мужу. По ее словам, мистер Старлинг беспокоится из-за того, что она очень мало ест, но у нее анорексия. Поэтому она, приходя к нам, заказывала салат, а иногда вообще ничего не заказывала, мы же ставили ей в счет самые дорогие блюда из нашего меню. Разницу она получала наличными.

– Почему вы не поверили в ее историю об анорексии?

Он рассмеялся.

– Потому что она предлагала вписывать в счет самые дорогие блюда, а отнюдь не самые сытные и калорийные. И вино – тоже всегда самое лучшее. Уж и не знаю, как этот маленький обман выплыл наружу.

– Вы хотите сказать, что Сэмми об этом узнал?

Томазо поднес чашку с кофе к губам и сделал глоток.

– Именно. Как-то раз во время ленча он заявился сюда собственной персоной и попросил меня его обслужить. Он заказал порцию пасты, а потом сказал мне, чтобы я прекратил манипуляции со счетами его жены, или он нас закроет. Я, как вы понимаете, с ним спорить не стал.

– А как восприняла эту ситуацию Ева?

– Не имею представления. Но она продолжала приходить к нам на салат и бокал вина.

– Где она доставала наркотики?

– Не знаю.

– Врете, знаете.

Некоторое время он сидел с мрачным лицом, потом снова расцвел в улыбке.

– Не знаю, но могу догадываться. Иногда она приходила сюда, скажем так, в состоянии некоторого возбуждения. Я говорил: «Похоже, вы сегодня в хорошем настроении, принцесса». Она отвечала: «Да. Я посмотрела хороший фильм», – или: «Да, я была в „Голливуде“». Я говорил: «У вас, должно быть, завелся в „Голливуде“ приятель, принцесса?» Она отвечала: «Да, У меня в „Голливуде“ есть очень хороший друг».

Томазо сделал паузу, чтобы допить свой кофе.

– В Кэмден-Тауне находится маленький кинотеатр, где крутят заграничные фильмы. Называется «Голливуд». Думаю, там она с этим своим другом и познакомилась.

Кэти поднялась.

– Удовлетворены? – сказал Томазо.

– Вполне. Если узнаете что-нибудь о Сэмми, дайте мне знать, хорошо? Он пропал с нашего горизонта, а между тем нам необходимо срочно на него выйти. Может быть, он и сам пытается разыскать убийцу Евы.

По лицу Томазо пробежала тень.

– Может, есть еще что-нибудь, что мне следует знать? – сказала Кэти.

– Нет-нет. Но вы все-таки оставьте мне свой домашний номер. На тот случай, если понадобится с вами связаться. О'кей?

– Я редко бываю дома. Вот вам номер телефона моего офиса. Там всегда есть люди. Если меня не окажется на месте, вас выслушает другой детектив.

Томазо был разочарован.

– Может, останетесь на обед?

Кэти рассмеялась.

– Я, Томазо, не могу себе позволить не только здесь обедать, но даже съесть один-единственный салат.

Как бы то ни было, общение с Томазо настроило Кэти на положительное восприятие всего итальянского, и она по пути домой зашла в «Ла Каса Романа», чтобы взять навынос лазанью. Это небольшое заведение не только находилось неподалеку от ее жилища, но еще и обладало более приемлемыми для ее скромного бюджета ценами.

Поев и приняв ванну, Кэти уселась у окна своей маленькой квартирки и стала смотреть, как внизу на улице, освещенной уходившим закатным светом, загорались фонари – сектор за сектором, квартал за кварталом. Хотя Кэти удалось реконструировать несколько неожиданных поворотов этой истории – заключение Евы в подвале и ее побег, придуманный ею способ обманывать Сэмми и Тоби, ее источник получения наркотиков, – вопрос, как близко все это позволило ей подобраться к решению проблемы в целом, продолжал оставаться открытым.

Можно не сомневаться, что в деле об убийстве Евы Сэмми стал подозреваемым номер один. Он узнал о ее побеге около одиннадцати вечера, а его поздний звонок Ронни Уилксу свидетельствовал о его догадке о намерении жены укрыться в Кэнонбери. Должно быть, он туда и поехал, завершив хаотичные поиски вокруг собственного домовладения, в лесу и на аллее. Могло статься, что он наблюдал за ее квартирой, когда туда приехали Фицпатрик и Ева. Он подождал, пока мужчина уедет, вошел в квартиру и вступил с женой в конфронтацию. Интересно, она рассказала ему, как его надувала? Ирония развития событий могла очень сильно на него подействовать. В частности, тот факт, что она воспользовалась тем же самым средством, а именно: его разлюбезными марками, – чтобы переиграть его, как в свое время он переиграл ее отца, использовав марки с целью добиться его разрешения на брак. И если он после этого впал в ярость и убил ее, то было бы вполне естественно предположить, что он использовал их снова, придумав историю с похищением, лихо закрученную вокруг приближающегося аукциона марок фирмы «Кабот», о деталях которого он, вне всякого сомнения, был осведомлен задолго до его начала. Разумеется, ему нужен был помощник, мужчина, чтобы сделать необходимые звонки по пути в Хитроу и отослать последнее послание.

Прокрутив эти мысли несколько раз в голове, Кэти должна была признать, что ее версия отличается определенной последовательностью – хотя бы в тематическом плане. Но как увязать ее с Рафаэлем и убийством Мэри Мартин? И прежде всего с тем обстоятельством, что Ева была вовлечена в операции дилера от филателии и встроена в схему реализации поддельных марок? Через наркотики? И потом: зачем было преступнику – предположительно Сэмми – подставлять Брока в связи с пропажей канадского пакета?

Этот факт озадачивал и беспокоил Кэти сильнее прочих. И встреча с Броком в Батле ничего не объяснила и от беспокойств не избавила. Неожиданно ей пришло в голову, что она будет сильно по нему скучать, если он не вернется на службу. Не то чтобы она как-то от него зависела, но мысль о том, что случившееся с ним непоправимо и она больше никогда не сможет зайти к нему в офис, поговорить с ним или обратиться к нему за советом, была нестерпима. В этом было что-то сродни смерти близкого человека.

Она неоднократно чуть ли не по минутам вспоминала проведенные в «Каботе» часы до аукциона и после, пытаясь представить себе, как была совершена подмена. И теперь ее сознание стало проигрывать все это заново. В какой-то момент, когда солнце окончательно скрылось за горизонтом и зелено-оранжевое свечение в небе стало последним напоминанием о догоревшем дне, у нее в мозгу стала формироваться некая идея.

Она позвонила в коттедж Фицпатриков и поговорила несколько минут с Тоби. Когда он отыскал нужную информацию, она, выслушав его, повесила трубку. То, что она затем начертала на чистой страничке своего рабочего блокнота, напоминало паутину, помеченную многочисленными именами. Некоторые из них были подчеркнуты, а от некоторых, к ее разочарованию и досаде, никаких ниточек не тянулось и они как бы зависали в пространстве. Она всматривалась в эту схему до тех пор, пока у нее не начало резать глаза и затуманиваться сознание. Тогда она закрыла блокнот и отправилась спать.