"В.Пашинин. Кузовок" - читать интересную книгу автора

партизанском отряде. И раньше неплохо понимая по-немецки, теперь хорошо
освоил его. Научился владеть стрелковым оружием. Не раз ходил на задания.
Короткой июльской ночью кургузый самолетик "У-2", прозванный на
Западном фронте "лесником", поднял его с партизанской поляны и, прижимаясь к
верхушкам деревьев, понес на Большую землю, в гвардейскую бригаду.

5

Той ночью разведрота заснула не скоро. В своей небольшой землянке,
громко именуемой еще и канцелярией роты, долго ворочался на затянутых
плащ-палаткой нарах Грачев. Он был опытным офицером, сталинградцем. Во
всяких передрягах приходилось ему бывать, с разными людьми иметь дело: с
храбрецами - и трусы тоже попадались; с прекрасно обученными воинами - но и
с такими, что жмурятся от собственного выстрела; с ровесниками - и пожилыми
людьми; а теперь вот - бравыми, на подбор, парнями. Но такого, как Сережа
Кузовков, еще не было ни разу. Конечно, Грачев знал и про "Красных дьяволят"
и даже в хорошем настроении мурлыкал себе под нос: "Орленок, орленок...",
хотя считался человеком молчаливым и сумрачным. Но, положа руку на сердце,
он бы много отдал, чтобы все эти "дьяволята" и "орлята" остались на
привычном для него месте - на экранах кино, страницах книг, в песне. Ему
вполне хватало своих орлов, которые тоже были не просты: вроде бы все умели,
все понимали, запросто ковыряли мины ножиком, лихо парашют укладывали, а
говорить им о смертельной опасности было примерно то же самое, что пугать
букой. Солдат же, который ни черта не боится, - не очень-то легкий для
командира солдат.
Правда, Грачев мог легко разобраться, где напускная бравада, которая
сразу отлетит в бою, а где подлинное мастерство и уверенность воина.
Но в случае с Кузовковым для капитана Грачева все было внове. Он снова
и снова - в который уже раз с того дня, когда узнал, кого пришлют в роту, -
перебирал в памяти известные ему книги, где хоть что-нибудь говорилось о
воспитании подростков. Однако, кроме "Таинственного острова", "Детей
капитана Гранта" и "Педагогической поэмы", взахлеб прочитанной на третьей
полке битком набитого и черного от махорочного дыма вагона, которым ехал из
свердловского госпиталя сюда, в бригаду, ничего другого припомнить не мог. А
еще, как назло, крепко засела в голове бог весть где услышанная фраза:
"Воспитание и есть длительное воздействие на данный индивидуум..."
Попытался он, оперируя этими познаниями, наметить хоть какой-то план
обращения с пареньком, но ни натуралист Герберт, ни юный Роберт Грант в
разведроту десантников никак не вписывались, а из всей "Педагогической
поэмы" Грачеву почему-то больше всего запомнился Калина Иваныч со своим
любимым словечком "теорехтически".
- Длительное воздействие... Индивидуум... Теорехтически здорово, а
прахтически... А практически утро вечера мудренее! - наконец в сердцах
произнес он, раздавил махорочную цигарку в консервной банке и, дотянувшись
ногой до двери, распахнул ее, чтобы хоть немного вытянуло дым.
Тотчас в проеме, высветленном луной, показались сапоги. В землянку
заглянуло смутно различимое лицо караульного.
- Вы звали, товарищ гвардии капитан?
- Нет, это так... А кстати - спят?
- Точно, товарищ гвардии капитан. - По голосу чувствовалось, что солдат