"Кирилл Партыка. Подземелье " - читать интересную книгу автора

он, возможно, ответил бы: душа болит. Не в смысле - с бодуна или от какой-то
обиды, а в самом прямом. Болит и все. Как ушибленная нога или зуб с дуплом.
Но какая, извините за выражение, может быть душа, если без конца и
края, днем и ночью, в будни и праздники голыми руками разгребаешь дерьмо?
Что за пустые умствования, когда тебя сутками перемалывает в дикой
мясорубке, рыдающей и орущей матом, заправленной ненавистью, страданием,
кровью! А ты, привыкнув ко всему, умудряешься жрать, пить, балагурить, а
посреди общего бедлама еще и "трахнуть" между делом миловидную
свидетельницу.
Иногда вечером трудно припомнить, какая днем была погода, потому что со
вчерашней ночи ты все время куда-нибудь мчался; непоправимо опаздывал;
вываживал из песка заброшенного карьера, из мусора свалки, из тины
канализационного колодца разлагающуюся мертвечину; лазал по затопленному
бомбоубежищу в поисках отрубленных голов; перетряхивал на обыске сифилисное
тряпье притона; cо стволом наголо вламывался по наводке агента в дверь
блатхаты, где загасился мокрушник; на кого-то орал - и на тебя орали
немыслимыми словами. А ты все выуживал, вытягивал, вытряхивал показания, с
трудом подавляя искушение пристрелить на месте какого-нибудь наглого,
сытого, самоуверенного адвокатишку. Ты интриговал, льстил, угрожал, впопыхах
строчил ненавистные и зачастую никому не нужные бумаги. Курил до одури,
кормил бутербродами нагловато-пугливых осведомителей, выкладывал им их
Иудины сребренники. (Не за Христа, ох, не за Христа с апостолами!) Улыбался
стареющей шлюхе-агентессе, незаменимой помощнице, норовящей затащить
мускулистого опера к себе в койку, а заодно настучать на него его же
начальству.
В общем - работал!
Может оно и не плохо, поразмыслить о душе и прочих, столь же
возвышенных материях. Но желание это бесследно исчезает, когда глохнешь от
криков матери, привезенной на опознание обезображенного трупа. Сострадаешь,
крепишься изо всех сил, но, в конце концов, начинаешь злиться, потому что
эти вопли и обмороки мешают тебе сосредоточиться на расследовании. А от
накопившейся внутри черноты хочется переломать обвиняемому все кости. И,
когда отвернется грозное прокурорское око, плюешь на гуманность, кодексы и
Конституцию, вместе взятые. Не для своей корысти, как некоторые, а потому
что иначе просто нельзя работать.
Невозможно размышлять о душе, если изо дня в день, не взирая на
беспрерывные мольбы и угрозы разводом, возвращаешься в собственную квартиру
к многострадальной жене и малознакомым детям то ли очень поздним вечером, то
ли слишком ранним утром. Нередко - в непотребном виде после очередной
"расслабухи" по поводу удачно завершенного дела.
Падая на постель, вдруг обнаруживаешь, что под тобой не простыни, а
тонкая пленка, натянутая над бездонным колодцем. Она рвется, и ты валишься в
пропасть, на дне которой затаились и ждут бесконечные черные подвалы, полные
кривляющихся рож и оживающих трупов.
Так что заканчивай, Репа. Похмелись и все пройдет! ...Сергея вернуло к
действительности острое чувство страха, подкравшееся незаметно, безо всякой
причины, словно сгустившееся в неподвижной тишине безлюдного зала. Страх
разбежался мурашами по коже, выступил холодным потом на лбу.
"Черт, - подумал Сергей, опасливо поглядывая по сторонам, - не хватало
еще повстречаться с розовыми слонами".