"Еремей Парнов. Секретный узник (Повесть об Эрнсте Тельмане) " - читать интересную книгу автора

Гамбурга пришло больше шестидесяти открыток. У него были все основания для
веры, для непоколебимой веры. Пусть Германия кричит сегодня: "Хайль
Гитлер!" Это еще не вся Германия! Поэтому так жизненно необходимо
установить связь с партией, которая возглавила сопротивление миллионов
честных людей. Как намекнуть Розе на Герберта, не называя его по имени, не
называя партийной клички? Что, если так: "Может быть, наш друг, с которым
мы однажды на троицу совершили четырехдневное путешествие, сможет прислать
сюда небольшую сумму денег?"
Это должны пропустить. Они привыкли, что он постоянно пишет о
деньгах. И не удивительно, потому что обещанные доктором Миттельбахом 20
марок все еще не пришли. С деньгами вообще плохо. Роза, дочь-школьница,
два старика (отец Розы совсем плох)... Розе, наверное, снова придется
пойти работать, а со здоровьем у нее не все ладно. Будет тяжело. Всем им
будет очень тяжело...
Он знает, что родные постоянно думают о нем. Понимает, что никакие
заверения не избавят их от изнурительного беспокойства за него и ожидания
беды. И все же он ищет такие слова, спокойные, но не успокоительные, а
главное - правдивые. Да, правдивые, хотя и не внушающие подозрения
тюремному цензору.
Не считая коротких бесед с адвокатами, разговаривать здесь не с кем.
Тем сильнее в нем чувство написанного слова. Особое, обостренное тюрьмой
чувство, когда фальшь и неискренность сразу бросаются в глаза, царапают
сердце. Долой успокоительную ложь! Но умолчать, о многом умолчать он
может. Пусть все же думают, что ему здесь лучше, чем на самом деле. Да и
нельзя писать на волю о жизни в полицейской тюрьме.
"Свое предварительное заключение, - он находит, кажется, нужную
формулировку, - переношу с величайшим хладнокровием и наряду с само собой
разумеющимися обязанностями, которые у меня здесь имеются, занимаюсь
чтением книг".
Пусть пришлют ему несколько хороших романов и пьес. Это дозволяется,
если, конечно, книги не имеют особой политической окраски. Так он сначала
мысленно, а потом уже на бумаге оттачивает фразу за фразой. Каждое слово
должно быть точным, единственно необходимым. Нельзя дать цензуре повод для
придирок, по необходимо и сказать все, что нужно сказать. К тому же, он не
может позволить себе перечеркивать написанное. Каждый клочок бумаги -
драгоценность, а каждое письмо может стать последним.
Итак, "чувствую себя хорошо, поскольку всегда был очень крепким". Это
чистая правда, и дома все поймут как надо. Но чтобы они не толковали это
его "поскольку" чересчур расширительно, не придавали этому слову смысл
"несмотря на все мучения", придется приписать в конце: "Но подчеркиваю,
что для какого-либо беспокойства с твоей стороны пока нет никаких
оснований".
Итак, подготовительная работа закончена! Можно приниматься за письмо.
Это приятная минута. Он пишет и мысленно переносится домой. У Розы - он
тихо улыбается - 27 марта был день рождения. Ей уже 43 года. 11 апреля -
день рождения отца... Уж так случилось, что они родились приблизительно в
одно время.
Сначала он пишет письмо жене, потом отцу. Он уже знает, что Роза в
Берлине добивается свидания. Сначала весть об этом обожгла его радостью,
взволновала мучительным нетерпением ожидания. Это чуть не выбило его из