"Тим Паркс. Призрак Мими (Дорогая Массимина #2)" - читать интересную книгу автора

компании с отделениями по всему свету. И смог бы заняться финансированием
скромных культурных проектов - разных там любительских театров, местных
выставок этрусского искусства, приличных книжек и художественных
фотостудий. А случись ему, скажем, преподавать английский в высших сферах в
Милане (почему бы и нет, если образованность вполне позволяет?) Тогда бы он
добрался до небес: там Берлускони, Аньелли, Ридзоли, несметные богатства и
необъятная власть... Уж если Моррис не оплошал с мелочными и явно не
расположенными к нему Тревизанами, то с какой стати у него должно было не
получиться с бизнес-элитой высшей пробы? Он и сейчас на это способен, стоит
только захотеть.
Но в том и была загвоздка. Еще ни разу без крайней необходимости - а
порой и при необходимости тоже - он не вдавался в детали презренной
реальности, - охотнее пускаясь в изящные умозаключения и экзистенциальные
диалоги. Ум Морриса был необычайно плодотворен, но экзотические виньетки в
нем перевешивали практическую основу. Он гордился своим даром воспарять над
повседневностью, высказывать меткие суждения, но не умел планировать
дальше, чем на день-другой вперед. Вот разве стал бы он путаться с
Массиминой, если бы предвидел конец? Конечно, не стал бы. (Это ошеломляющее
открытие Моррис совершил только что, буквально час назад.) Он был подобен
сочинителю, вечно забывающему, куда должен повернуть его сюжет, или, если
быть совсем уж точным, соглашателю, подбирающему там и сям убогие крохи
жизни.
Не так ли вышло, к примеру, с женитьбой? Ситуация ясна - ни убавить,
ни прибавить. Он сделал предложение Паоле наугад, точно так же как два года
назад Массимина выбрала его (скорее, чем он ее). А сам Моррис тогда не
нашел в себе сил собраться с духом и сыграть ва-банк; он не понимал своего
истинного предназначения.
Во втором случае, конечно, имелись смягчающие обстоятельства - он,
несомненно, поддался эйфории от сознания, что сумел с честью выдержать
полицейское расследование по всей форме. Стоило Моррису выйти сухим из
воды, как невероятное предложение сопровождать в Англию сестрицу Паолу
показалось перстом судьбы. Впервые он забрался так высоко, да вдобавок еще
упивался мучительной радостью оттого, что может остаться так близко - и
телом, и душой - к месту своего грехопадения. Паола устроила себе долгий
праздник, словно подчеркивая свое желание приподняться над унынием
семейного траура, и Моррис искренне восторгался этим жестом, казалось
полным благородного пафоса. В итоге же оказалось, что ее просто бросил
дантист, много лет ходивший в женихах, и она решила избегать знакомых, пока
не улягутся пересуды.
Но в тот день, когда они, сойдя с самолета, садились в машину (то была
первая в жизни Морриса поездка на такси), приглашение Паолы поселиться в
шикарной квартире в Ноттинг-Хилл, предоставленной в ее полное распоряжение
друзьями семьи, выглядело всего лишь удобным случаем. Разумеется, Моррис
еще не отошел от восторгов нувориша: в саквояже лежали еврооблигации на
восемьсот миллионов лир. А перед тем было превосходное вино в самолете и
отчетливое предвкушение новых сексуальных опытов, способных, пусть не без
оттенка горечи, утешить его после побега с Мими. Так что Моррис не видел ни
малейшей причины отказываться; его несло на гребне волны, и сделать ложный
шаг казалось невозможным. А уж особенно удался тот вечер в Лондоне, когда
сиволапый папочка прибыл в гости по его приглашению. Адрес говорил сам за