"Алексей Иванович Пантелеев (Л.Пантелеев). Наша Маша (Книга для родителей)" - читать интересную книгу автора

знал, почем фунт лиха. После революции я остался без семьи, несколько лет
бродяжил, скитался по России, побывал за это время и у белых, и у красных.
Не один раз я попадал в детские дома, в колонии, сидел за решеткой. Мне было
восемнадцать лет, когда вышла моя первая книга. В этом же возрасте я
познакомился с людьми, которые стали потом моими учителями, - с Маршаком и с
Максимом Горьким. Однако и после этого жизнь моя не стала совсем гладкой. За
моей спиной четыре войны, блокада, культ личности, утраты близких. Все это
время я, как и многие мои сверстники, жил по-походному, на бивуаках, никогда
не забывая вещих слов Хемингуэя о том, что "наше поколение мобилизовано на
пятьдесят лет".
Жизнь я посвятил детям, писал о детях и для детей, но своих детей у
меня не было. Семьей я обзавелся уже в том возрасте, когда порядочные люди
готовятся стать дедушками. Появление в моей жизни дочери было благодатью,
чудом - тем чудом, какого не знают, вероятно, родители более молодые.
Читателям этой книги - тем, кому мое отношение к Маше покажется чрезмерно
горячим, экзальтированным, я советовал бы помнить то, о чем я только что
сказал.
Моя жена моложе меня. Но жизнь ее тоже не была легкой. От первого брака
у нее был ребенок, сын. Он родился и погиб в блокаду.
Есть у меня еще сестра, Александра Ивановна, которую в семье, по
привычке, сохранившейся с детства, именуют Лялей.
Есть еще племянница - Иринка.
С остальными именами и фамилиями читатель, я надеюсь, как-нибудь сам
разберется.
Как я уже говорил, эта книга писалась без всякого злого умысла, то есть
без расчета на то, что когда-нибудь попадет в руки читателя. Записи делались
для себя - для внутреннего, семейного употребления. И если книга все-таки
оказалась в ваших руках, читатель, в этом повинен прежде всего наш общий
друг Корней Иванович Чуковский. Это он натолкнул меня на мысль и уговорил
обнародовать наши скромные родительские записки.
В книгу вошли выдержки из дневника, приблизительно четвертая часть
того, что было записано за пять с половиной лет мною и моей женой Элико
Семеновной Пантелеевой. Все, что носит слишком домашний, семейный характер,
почти все, что касается болезней, докторов, температуры, "стола", "стула",
лечебных и прочих процедур, то есть, короче говоря, все, что явно не может
заинтересовать никого, кроме самых близких людей, - осталось за пределами
книги.
Одним из самых серьезных препятствий, мешавших нам согласиться на
обнародование дневника, был вопрос: не повредит ли эта акция нашей дочери?
Одобрит ли она - сейчас или позже - это родительское легкомыслие?
Понимаю, что дело это рискованное.
Знает ли Маша о существовании дневника? Да, знает. Кое-что я читал ей
недавно, и она слушала и смеялась. Ей уже почти десять лет, и она свысока,
снисходительно смотрит на свое далекое детство. С годами, надо надеяться,
это чувство снисходительного превосходства окрепнет и вместе с юмором,
свойственным нашей дочери, сделает свое дело.
Во всяком случае, вопрос о том, не повредит ли ей эта книга, не
испортит ли ее, долго дебатировался и был, как видите, решен положительно.
Будем надеяться, что не испортит и не повредит.