"Алексей Иванович Пантелеев. Рыжее пятно " - читать интересную книгу автора

Я почти не помню, о чем говорили тогда. Помню только, что Алексой
Максимович рассказывал о Шаляпине, о том, что тот в последнее время
занимается скупкой домов в столичных европейских и американских городах и
что эта деятельность как-то отразилась на его голосе: в нем будто бы
появились "домовладельческие нотки". Говорил он еще о Зощенке, с
удовольствием и почти дословно пересказал последний зощенковский рассказ...
Вообще Алексей Максимович очень часто говорил о Зощенке, очень любил его, и
всегда, когда заговаривал о нем, как-то особенно, отечески нежно, улыбался.
Говорили еще о ленинградских театрах, о последних газетных телеграммах
- кажется, о выступлении Штреземана на заседании Лиги Наций.
Потом вспомнили, что еще не завтракали, позвонили официанту и заказали
кофе.
Через пять минут появился официант в белоснежном адмиральском кителе и
с огромным подносом, уставленным мельхиоровыми кофейниками, стаканами и
корзиночками с сухарями. Надежда Алексеевна, невестка Горького, принялась
разливать кофе, предложила и мне стакан. Я сделал попытку отказаться, но тут
вмешался Алексей Максимович и стал опять подтрунивать надо мной:
- Вы что же это, старовер, что ли? Чай-кофий не пьете? Кушайте,
кушайте...
Он передал мне стакан, подвинул молочник и сахарницу, а сам заговорил о
староверах и о каких-то сектантах, с которыми он встречался и беседовал во
время своей недавней поездки в Соловки.
От волнения у меня уже давно пересохло в горле, и пить мне хотелось, -
слушая Горького, я стал осторожно отхлебывать из стакана. Черный
неподслащенный кофе пить было очень невкусно, и вот - после некоторых
сложных внутренних колебаний - я собрался с духом и полез в сахарницу.
Тут-то и случилось то страшное, о чем я, собственно, и хотел рассказать
в этих беглых заметках.
Потянувшись к сахарнице, я опрокинул стакан.
Нужно ли говорить, что испытал я в ту минуту, когда увидел перед собой
огромное коричневое пятно, украсившее белоснежную крахмальную скатерть.
Часть кофе вылилась мне на колени, но я даже не почувствовал ожога: я
совершенно окаменел.
После неловкой паузы меня стали утешать, стали говорить, что это
пустяки, что это - к счастью... Кто-то заговорил о соли, которой следует
посыпать скатерть, кто-то, кажется, и в самом деле высыпал из солонки на
скатерть соль, - я ничего, кроме этого рыжего пятна, не видел и только
слышал громкий раскатистый смех Алексея Максимовича и его глухой, окающий
басок:
- Надо же! Посмотрите-ка! Сразу видно, что старовер. Ведь это онарочно,
это он - чтобы басурманское зелье не пить...
Тут кто-то - вероятно, самый любезный, - чтобы выручить меня, перебил
его:
- Алексей Максимович, вы о монахе рассказывали, который лисицу
приручил. Ну, ну, а дальше что?
Это была очень неудачная, топорная любезность. В этом чересчур
поспешном желании слушать продолжение рассказа о каком-то монахе и о лисице,
в то время как на скатерти еще не просохло кофейное пятно, было столько
лицемерия, что я, вероятно, еще больше смутился и покраснел. Можно ли было
сейчас говорить о чем-нибудь другом, как не о пролитом кофе и не о