"Бастион одиночества" - читать интересную книгу автора (Летем Джонатан)

Глава 3

Вендльмашина лежала в спальне на высокой кровати. В серо-желтом октябрьском свете, проникавшем в комнату сквозь занавески, кружили стаи пылинок и волнистых ворсинок, и поэтому он казался таким же осязаемым, как дубовые полированные перекладины кроватных спинок, как заполненные на треть коньяком и водой стаканы на тумбочке, как прислоненная к столу трость. И гораздо более прочным, чем медленно двигавшиеся руки крошечной женщины на постели, которая, не отрывая от подушки седой головы, искала свою трость.

— Я заснула, — сказала она тихо.

Дилан, стоявший на пороге комнаты, наполненной старческим духом, ничего не ответил.

— Долго ты ходил.

Дилан очнулся от своих мыслей.

— Там была очередь.

Он отнес очередное письмо в кремовом конверте на почту на Атлантик-авеню и битый час простоял в очереди перед окошком, рассматривая фотографии под словом «разыскиваются», рекламу коллекционных марок и переминаясь с ноги на ногу посреди валяющихся на полу обрывков желтой бумаги и конвертов.

В десять лет, учась в четвертом классе, Дилан по субботам за доллар в час работал у Изабеллы Вендль.

«Вендльмашина, Вендльмашина», — напевал он мысленно. Вслух он никогда не произносил этого слова. Даже в те дни, когда Изабелла Вендль уезжала навещать родственников на озере Джордж, а он приходил к ней в дом, вынимал почту из ящика и насыпал в миску сухой корм для рыжего кота.

Слово «Вендльмашина» придумала Рейчел. Она награждала прозвищами всех своих гостей, всех соседей, и Дилан понимал, что выносить их из дома, из кухни Рейчел, нельзя. Именно мать научила его такой раздвоенности: о некоторых вещах они могли разговаривать только между собой, а с посторонними общались как будто на другом языке, которым, хоть он и отличался бедностью и искусственностью, было необходимо свободно владеть, чтобы манипулировать окружающими. Рейчел объяснила Дилану и то, что миру не обязательно знать твое настоящее о нем мнение. Мир, естественно, не должен был слышать от Дилана и любимые словечки Рейчел: козел, тупица, гей, секси-бой, травка, клички, которые она изобретала: Мистер Память, Капитан Туман, Вендльмашина.

Авраама Рейчел называла Коллекционер.

По утрам в субботу Вендльмашина сидела наверху, в то время как Дилан выносил мусорный пакет с тошнотворными отходами и заменял его новым. Сама Изабелла была не в состоянии поднять наполненный разной гадостью мешок, и он ждал Дилана целых семь дней, распространяя по дому жуткое зловоние. Понаблюдать за мальчиком являлся бесшумно двигавшийся, здоровущий рыжий кот. Его голова напоминала башку монстра. Дилан никак не мог определить, презирает этот котяра его и Изабеллу или ему вообще все равно. Не знал и насколько кот понимает, какую он, Дилан, играет в этом доме роль. Может быть, кот думал, что от него нет никакого толку. Возможно, ему казалось, что все люди должны быть такими же согнутыми, как его хозяйка, и поэтому Дилан — уродлив. Так или иначе, за работой мальчика наблюдал в этом доме лишь он. Казалось, кот только и ждет целую неделю того момента, когда настанет время выносить мусор и кухня наполнится вонью заплесневелой кофейной гущи, сгнивших апельсинных корок и прокисшего молока.

— Я больше не хочу на вас работать, — сказал Дилан Изабелле, закутанной в одеяло, в осязаемый застоявшийся воздух комнаты и в тень. Рыжий кот сидел в пятне желтого света у окна и намывал лапу, ритмично двигая своей головой монстра.

Изабелла негромко простонала. Дилан ждал.

Проезжавший по Дин-стрит автобус тряхнуло на выбоине, служившей основной базой местным бейсболистам. Прогрохотав, он укатил.

— Сходи, пожалуйста, в магазин, — наконец произнесла Изабелла. — Только не к Рамирезу. К миссис Багги на Берген.

Магазином на перекрестке Берген и Бонд владела толстая белая женщина с маленькими глазками, норвежская эмигрантка, миссис Багги.

«Эй, приятель! Ты что, стырил пирожное у Багги? Я слышал, какому-то парню ее овчарка оторвала кусок задницы».

Изабелла опустила на тумбочку тонкую руку. Ногти тихо стукнули по дереву. Дилан подошел ближе, входя в аквариумный сумрак спальни Изабеллы, чтобы взять с тумбочки несколько купюр.

— Нарезку «Крафт Американ», сдобные булочки и кварту молока, — проговорила старуха — так, будто пересказывала сон. — Пяти долларов, наверное, хватит.

Дилан сунул деньги в карман и задумался, сказал ли он то, что собирался сказать.

— Я больше не хочу на вас работать, — тихо прошелестели его слова.

— Топленого молока, — добавила Изабелла.

— Янехочунавасработать, — скороговоркой произнес Дилан.

Рыжий кот моргнул.

— Оно как вода, — сказала Изабелла. — Белая вода.

На улице никого не было, кроме нескольких подростков на углу возле дома Альберто. Дилан понятия не имел, чем занимаются остальные. На дворе стоял октябрь, холодало, люди одевались в теплые куртки. Генри мог отправиться играть в футбол к школе на Смит-стрит, а Эрл, наверное, вообще сегодня не выходил. На крыльце заброшенного дома кто-то оставил пакет с бутылкой. Несколько дней назад там ночевал местный бродяга и пьяница.

Дилан направился к Бонд-стрит, раздумывая о том, насколько странно устроен их квартал. Одна его часть была лишь верхушкой айсберга — фасады домов, тротуары и дорога, — вторую, скрытую, составляли личные ощущения Дилана: немые следы его полей для скалли, возвращения мяча старшим мальчикам, вскрикивания, когда ему выпадала роль водящего. Все это было нижней частью айсберга и скрывалось под толщей воды. Дилан годами ходил по этим дорожкам, таращась на них, словно на листы для спирографа, разложенные на полу, и до последнего не замечал, что все они сворачивают на Бонд-стрит и Невинс, а затем уходят в неизвестность. Идти на угол к Багги у него не было ни малейшего желания, он бы лучше еще раз сбегал с письмами Изабеллы на Атлантик-авеню. Берген-стрит не вызывала у него доверия. Тротуар там был неровный, наклоненный вбок.

На крыльце магазина Багги сидел Роберт Вулфолк, почти в той же самой позе, как перед дракой у дома Генри. Согнутые в коленях ноги, хоть и опущенные на две ступеньки ниже, возвышались над плечами. Дилан остановился, будто по команде. Шум машин доносился издалека приглушенным гулом. Дилан посмотрел на автобус, остановившийся на Смит-стрит, и прислушался к звону церковных колоколов.

— Ты работаешь на ту бабку?

По сотне разных причин Дилан хотел ответить отрицательно. Он думал об утонувшей в своей постели Изабелле, о Багги и ее овчарке и о том, что в случае чего сможет ударить рукой по окну, чтобы позвать женщину и собаку на помощь. Вот только в забитом продуктами магазине было темно, как в пещере. Наверное, если бы Багги выскочила оттуда на солнце, тут же ослепла бы.

— Она дала тебе деньги?

Дилан снова хотел возразить, что ничего не ответил.

— Сколько?

— Мне надо купить молока, — едва слышно произнес Дилан.

— Сколько старуха платит тебе за работу? Доллар? Деньги при тебе?

— Деньги она отдает моей маме, — внезапно солгал Дилан, удивляясь самому себе.

Роберт с насмешливой неторопливостью склонил набок голову и поднял свободно свисавшую с колена кисть руки, будто внезапно обнаружив, что может шевелить ею, но с места не сдвинулся.

Дилан почувствовал, что оба они что-то репетируют, к чему-то подготавливаются. К чему именно и насколько важным это «что-то» окажется лично для него или для Роберта, он пока не мог сказать.

Поэтому и стоял, словно приклеившись к асфальту, а Роберт спокойно изучал его.

— Ну иди, покупай свое молоко, — проговорил наконец Роберт.

Дилан двинулся к двери магазина.

— Но имей в виду: если явишься сюда еще раз с деньгами той старухи, я, наверное, отниму их у тебя.

Слова Роберта прозвучали как философское размышление. Дилан ощутил нечто похожее на благодарность, уловив в предупреждении Роберта скрытый смысл. Начиная с этого дня оба они отправлялись навстречу тому неизвестному, что ждало их впереди.

— И передай Генри, чтобы шел на хрен, — добавил Роберт.

Дилан нырнул в пропахший сыром магазинный сумрак.

Немецкая овчарка Багги возле прилавка заскулила, рванула вперед, насколько позволяла цепь, и многозначительно гавкнула. Из двери, ведущей во внутреннее помещение, тут же появилась и подплыла к кассе похожая на раздувшийся маринованный помидор Багги.

Когда Дилан вышел на улицу с коричневым пакетом, наполненным покупками, Роберта и след простыл.

Прошла неделя, наступило воскресное утро — и только тогда Дилан собрался с духом. Авраам как обычно работал наверху, Рейчел ковырялась в клумбах, а Дилан томился один в своей комнате, медленно одеваясь. Выйдя, он заглянул на кухню и задержался там, снова обдумывая свои шансы. Затем поплелся к лестнице, ведущей на задний двор. Мать сидела на корточках меж голых деревьев, выкапывая что-то из холодной земли. Во рту торчала дымящая, перепачканная грязью сигарета. На Рейчел были джинсы, джинсовая оранжевая куртка и бейсболка с надписью «Доджерс». Зелено-коричневая куча выкопанных растений на глазах съеживалась от холода. Дилан наблюдал.

Открывая рот с намерением начать рассказ, он уже твердо знал, что Роберта Вулфолка упоминать не станет.

— Бедная дряхлая Вендльмашина. Что ж, не работай на нее, мой мальчик.

— Я пытался с ней поговорить, но без толку.

— Что значит пытался?

— Сказал, что не хочу на нее работать, два раза.

— Не морочь мне голову, Дилан.

— Она прикинулась, что ничего не слышит.

— Пропустила твои слова мимо ушей?

Дилан кивнул.

— Ладно. — Рейчел поднялась и отряхнула с джинсов землю. — Сходим к ней вместе.

Дилан почувствовал, что мать кипит от негодования, и затаил дыхание.

— Может, просто позвонишь ей? — спросил он, когда они пришли на кухню.

Рейчел вычистила землю под ногтями и хлебнула остывшего кофе.

— Интересно, что она теперь скажет.

Дилан понял, что вынужден перешагнуть через порогдома Изабеллы по крайней мере еще один раз.

Во дворе заброшенного дома играли в мяч мальчишки, которым Изабелла никогда не предлагала работать у нее. Двое стояли на площадках-базах и перекидывали друг другу сполдин, четверо других — Эрл, Альберто, Лонни и еще один пуэрториканский мальчик — бегали между базами, пытаясь перехватить мяч. Эти четверо то и дело сбивались в кучу, сталкиваясь и пихая друг друга, как мыши в мультике, а Генри дурачил их — делал вид, что вот-вот бросит мяч, и не бросал. Он крепко сжимал сполдин и резко выкидывал руку, крутил мячом перед мальчишками, будто показывая язык, опять имитировал бросок, заставляя измотанных бедолаг снова бежать к его базе, тянуться вверх, поднимая руки, а потом в отчаянии крутить головами и рассыпаться в стороны. Издевательства и превосходство Генри сводили их с ума.

Роберта Вулфолка среди них не было.

Может, никто и не видел появившегося на улице Дилана. Если мальчика сопровождала мать, его обычно не замечали. Просто не смотрели в его сторону, не желая втискиваться в пространство между ним и его родителями.

Неожиданно Эрл поднял руку и помахал, а может, просто показал на облако или птицу в небе. Вместо того чтобы ответить на приветствие, Дилан посмотрел вверх, делая вид, что заметил там что-то интересное — например, человека, собравшегося броситься с верхнего этажа или перепрыгнуть через Дин-стрит.

— Я Крофт, — весело сказал им мужчина, открывший дверь дома Изабеллы Вендль. — Надо полагать, ты и есть тот мальчик, который работает на мою тетю. — Он комичным жестом протянул пятерню, пожал Дилану руку и только потом взглянул на Рейчел. Черные волосы на его голове и на бровях имели одинаковую длину. — Пришел с подружкой, мм? Пойдемте, Изабелла наверху. Мы пьем кока-колу, у нас ее хоть отбавляй.

Похоже, Изабелла вычислила, когда к ней явятся с разбирательством, и пригласила на это время гостя. В воскресенье утром она обычно никого не принимала — дремала в кровати или сидела, согнувшись над письменным столом, вздыхала и смачивала языком очередную печать. Когда бы ни пришел к ней Дилан, она всегда была одна. Но сегодня Изабелла нарушила свои правила, чтобы не дать ему возможности продемонстрировать матери, в какое царство мрака он регулярно вынужден погружаться. Занавески в большой, обычно затемненной гостиной сейчас были раздвинуты, углы, в которые ранее заглядывал только Дилан и рыжий кот, доступны солнечному свету, а пыльные стулья отодвинуты к стенам. В центре комнаты лежал простенький зеленый спальник и туристский рюкзак, набитый скомканными, как использованные салфетки, футболками и прочей одеждой вперемешку с книгами в мягких обложках: «Дай вам Бог здоровья, мистер Розуотер», «В арбузном сахаре», «Сексус». Как ни странно, сегодня в доме Изабеллы даже не воняло помоями.

Вендльмашина с хмурым видом сидела у балконной двери, держа в руке раскрытый на странице «Недвижимость» воскресный «Таймс». На столе стояла кока-кола, лежали другие газеты и целый ворох убийственно-ярких комиксов.

— Сегодня утром у Изабеллы стащили газету, — начал Крофт. Казалось, этот парень считает своим долгом поведать пришедшим абсолютно обо всем, причем обязательно с иронией, — хоть даже о том, что он молод, а Изабелла стара, и что все они в данный момент находятся в Бруклине.

— Уже не в первый раз, — добавила Изабелла.

— И я был вынужден тащиться на Флэтбуш-авеню, на Атлантик, чтобы купить другую, — продолжал Крофт. — Среди потока машин, на островке безопасности я разыскал киоск и купил там классные комиксы, — никогда не знаешь, где на них наткнешься. «Фантастическая четверка», «Доктор Дум», «Доктор Стрэндж», ну, сами знаете.

Дилан не понимал, к кому именно обращается Крофт, пока Рейчел не взяла один из комиксов и не принялась рассматривать обложку.

— Джек Керби — гений, — сказала она.

— О да! Вы тоже увлекаетесь комиксами? Как вам «Серебряный Серфер»?

— Работами Питера Макса никого не удивишь, а вот Джек Керби — да, он психоделический художник.

Еще одно любимое словечко Рейчел.

— Полностью с вами согласен, — поддакнул Крофт. — А что вам нравится больше? «Серебряный Серфер»? «Тор»? И что вы думаете по поводу работ Керби, изданных «Ди Си»? А про Каманди слышали? «Последний мальчик на Земле»?

Дилан прошелся взглядом по обложкам комиксов. Человек из камня, из огня, из резины, из металла, коричневый пес в маске — здоровенный, как гиппопотам. Картинки в пятнах света и тени расплывались перед глазами, как уходящие вдаль фигуры на последних кадрах Авраама.

— Черный Гром, — произнесла Изабелла, тыча пальцем в одного из персонажей комикса. — Нелюди. Он главарь Нелюдей.

Рейчел, судя по ее лицу, пришла в замешательство, — наверное, как и Дилан, удивилась тому, что участвует в подобном разговоре. Ее страстное намерение высказать все, что она думает насчет Изабеллы, искусно нейтрализовал Крофт, подсунувший им свои комиксы.

— Очень сильный и спокойный парень, — сказал Крофт, улыбаясь.

— А ты безответственный, — утомленно и с нежностью произнесла Изабелла.

— Моя дорогая тетя Петуния, — проворчал в ответ Крофт.

— Да, да, безответственный, — повторила Изабелла. — Такой же, как этот мальчишка. Он явился сюда с матерью, чтобы сообщить, что больше не желает мне помогать. Я сразу это поняла, Крофт, когда увидела, что его нисколько не интересуют твои комиксы. Он смотрит сейчас на меня, да, Крофт? — Она дернула рукой, и газета сложилась пополам. Горящий взгляд Изабеллы устремился на Дилана. — Считаешь меня злой, Дилан? Или занудной?

Я нахожу тебя психоделической, с удовольствием ответил бы Дилан.

— По-моему, это почти одно и то же, тетя Изабелла, — сказал Крофт. — Особенно для мальчишки.

— Вы ведь поняли, что Дилан больше не хочет на вас работать, — подключилась к разговору Рейчел, вспомнив, зачем сюда пришла. — Он пытался объяснить вам. — Она привстала на стуле, достала из переднего кармана сигареты и предложила Крофту угоститься. Тот покачал головой.

— Да, я чувствовала, что все к тому идет, — ответила Изабелла. — Но подумала, смогу задержать его хоть на несколько недель.

— Парень взрослеет, — сказал Крофт. — Поэтому и пытается убежать подальше от навевающих скуку пожилых дам. Я сам был таким.

— Помолчи, Крофт.

Так и закончился этот разговор, а вместе с ним и работа Дилана у Вендльмашины. Крофт отправился на кухню, вернулся с несколькими стаканами, и они с Диланом и Рейчел принялись выдавливать в колу сок лимона и рассматривать комиксы. А Изабелла дочерна измазала пальцы, листая «Тайме». Человек-факел был младшим братом женщины-невидимки, жены Мистера Фантастика, а Существо звали Бен Гримм — оно любило слепую девушку, скульпторшу, которая искренне восхищалась им, огромным и ужасным. Серебряный Серфер был шпионом Галактуса, а Галактус пожирал планеты. Серебряный Серфер тайно помогал фантастической четверке охранять Землю, а Черный Гром не мог и рта раскрыть, потому что если бы произнес хоть один-единственный звук, то уничтожил бы весь мир. Крофт и Рейчел рассказывали все это Дилану, читая надписи в контурах возле красочных фигурок. А Вендльмашина беззвучно шевелила губами и, в конце концов, задремала прямо на стуле. Воскресный день конца октября плавно перетек в вечер. Авраам все сидел в своей студии, нанося на целлулоид краску, обнаженные тела на стенах гостиной не сияли, потому что уже не было света, ящички на окне, выходившем на задний двор, и пожарная лестница чернели на фоне закатного неба с красной полоской на горизонте. Сгустились сумерки, и дети на улице уже не видели, куда летит сполдин, и не могли уворачиваться от него. Наступило время ужина. В какое-то мгновение Дилан уснул на своем стуле, и около минуты они с Изабеллой смотрели один и тот же сон. Но, проснувшись, оба тут же позабыли его.

— Дай-ка посмотреть. На минутку.

Им всегда хотелось взглянуть на пачку бейсбольных карт, на пластмассовый водяной пистолет — то есть взять в руки, но что за этим могло последовать, не знал никто. Ты владел вещью лишь до тех пор, пока никому ее не давал. Если же позволял кому-нибудь посмотреть, к примеру, на бутылку «Ю-Ху», когда ее возвращали, в ней ничего не оставалось.

— Дай-ка посмотреть. Я прокачусь разочек.

Дилан крепче вцепился в руль. Авраам лишь вчера сменил на велосипеде колеса. Дилан еще не умел ровно ездить, то и дело кренился вбок и, тормозя, упирался ногой в асфальт.

— Ладно, только не уезжай из квартала, — пробормотал он с несчастным видом.

— Думаешь, свистну его? Я хочу только прокатиться, парень. Поезжу и верну тебе твою машину, не бойся. Только объеду вокруг квартала.

Ловушка или загадка. Роберт Вулфолк знал, как поставить Дилана в тупик. А безлюдная улица словно подыгрывала Роберту и шептала Дилану: разгадай сам головоломку. Вулфолка окружал вакуум, или, быть может, он своим присутствием разряжал на Дин-стрит воздух, появляясь в те моменты, когда средь бела дня никто ничего не видел и не желал видеть, когда весь квартал тонул в солнечном свете, как заброшенный дом — в тени деревьев.

Старик Рамирез стоял у магазина, потягивая «Манхэттен Спешиал», и смотрел на мальчишек из-под своей рыбацкой шляпы, будто на экран телевизора. Обращаться к нему за помощью не имело смысла.

Роберт положил ладони на руль рядом с руками Дилана и потянул велосипед на себя.

— Катайся здесь, по нашему кварталу.

— Проеду по кругу, всего разок.

— Нет, тут, перед моим домом.

— Ты что, думаешь, я не верну его? Брось, старик. Прокачусь кружок, и тут же назад.

Роберт говорил монотонно и с мольбой — это не укладывалось в голове Дилана, потому и отвечать было нечего. Глаза Роберта светились жестокостью, а на лице лежала тень скуки.

— Всего один кружок.

У него были слишком длинные ноги, поэтому, когда он взгромоздился на сиденье, уперев колени в руль, то напомнил Дилану клоуна на трехколесном велосипедике. Роберт тут же поднялся, встав на педали, и расставил локти в стороны. Велосипед покачнулся и покатил в сторону Невинс.

Когда Дилан произносил слово «квартал», он не имел в виду Берген-стрит.

Сколько времени потребуется Роберту на объезд всего района? А если он надумает сделать еще один кружок?

Мимо проехал автобус, и похожая на человеческий язык задвижка на решетчатой калитке перед домом Дилана с лязгом подпрыгнула. В конце Дин-стрит, рядом с Невинс, деревьев не было, но в сточную канаву откуда-то набились бурые листья. Пластмассовые ящики из-под молока перед магазином никто не собирался отправлять назад на «Мэй-Крик Фарм, Инкорпорейтед», хотя это грозило тюрьмой или штрафом. Довольно глупо, если хорошенько подумать.

Дилан торчал у калитки в ожидании Роберта, а вокруг, словно огромный воздушный шар, разрасталась дневная суета. Старик Рамирез больше не смотрел в его сторону — не на что тут было смотреть. Дилану казалось, он стоит голый, завернутый лишь в медленные минуты, безразлично сменявшие одна другую на часах башни Вильямсбургского банка. Этот день походил на неотвеченный телефонный звонок, бессмысленный сигнал, никем не услышанный.

Невинс-стрит будто превратилась в глубокое ущелье, в котором, как мультяшный койот, бесследно исчез Роберт Вулфолк — в безмолвии, окруженный клубами пыли. Когда к Дилану подошел Лонни с мячом в руках и спросил: «Что ты тут делаешь?» — он ответил: «Ничего». Ему казалось, что у него никогда не было велосипеда.

Авраам убил на поиски велосипеда целый день. Он ходил по Уикофф, Берген и Невинс, неотступно преследуемый мыслью, что Рейчел разыскала бы пропажу за полчаса. Она знала Бруклин так, как Авраам никогда не смог бы его изучить. Он шел по окраине Уикофф-Гарденс, не заступая в жилую зону — лабиринт дорожек, живых изгородей и низеньких оград, — раздумывая, откуда начать поиски. Разрисованные стены домов из белого кирпича отбрасывали на дорогу мрачную тень. Казалось, эти здания уже на стадии проектировки были как развалины. Авраам заглянул в клуб пуэрториканцев на Бондстрит — небольшой ангар, заполненный картежниками. И тут же вышел, успев заметить стол для пула, увешанные синими коврами стены и резкий запах пробки, пропитанной кислым вином. Никто за весь день даже не пытался с ним заговорить.

Вечером наконец-то судьба улыбнулась ему. Какая-то женщина с младенцем на руках вышла на крыльцо, явно злясь на Авраама за то, что он тут болтается. Его семью — трех глупых белых — в Бруклине, по-видимому, знали все. Отнеся ребенка обратно в дом, женщина повела Авраама во двор, огороженный забором, заваленный хламом, заросший молоденькими побегами, которые разрастаются так же быстро, как трещина на лобовом стекле машины, если на него надавить пальцем. Авраам увидел гору из разбитых детских колясок, прогнивших деревянных брусьев с кусками штукатурки, дырявых жестяных листов и прочей гадости. На верху этой кучи — Аврааму пришлось задрать голову — лежал велосипед с искореженным крылом. Еще бы пара деньков, и ветви ближайшего деревца проросли бы сквозь спицы. Авраам залез на изгородь и скинул велосипед на землю. Никто из собравшихся поглазеть даже не шелохнулся, чтобы помочь. Отвоевывать у вора велосипед не потребовалось. Ведь его украли не для того, чтобы кататься на нем, а чтобы выбросить на свалку в знак протеста, неприятия семейства Эбдусов. Двор утопал в тени, и этот мрак вполне соответствовал настроению спрыгнувшего с ограды Авраама. Велосипед был найден, нужно было только отнести его домой и отремонтировать. Но Авраам сомневался, что Дилан осмелится теперь выехать на нем за пределы заднего двора их дома.

Марилла играла с подругой в фишки у крыльца Эбдусоз, напевая тонким голоском: «Проблема в том, что тебе не хватало лю-ю-бви…»

Вторая девочка — Марилла называла ее Ла-Ла, а Дилан ломал голову, настоящее ли это имя, — после каждого удара мячиком двигала вперед фишки и считала нараспев: пе-ервые, вторы-ые, тре-етьи, четве-ертые. Игра шла внизу крыльца, Дилан сидел на третьей ступеньке и наблюдал.

— Роберт Вулфолк говорит, что это не он укатил твой велик и если ты будешь распускать про него сплетни, получишь, — неожиданно объявила Марилла.

— Что?

— Роберт сказал: «Пусть только попробует соврать, что это я украл у него велик».

— Тогда он намылит тебе шею, — добавила Ла-Ла, протягивая руку к восьмым — беспорядочно разложенным фишкам.

— Да я ничего и не… — начал Дилан, который ни слова никому не сказал о выходке Роберта.

Велосипед стоял в студии Авраама — с выпрямленным крылом, на котором теперь красовалось выведенное отцовской рукой имя Дилана. Вскоре он будет спущен вниз и поставлен, как чучело животного, в коридоре. Слепой хромированный скакун, оседланный родительским ожиданием и страхами Дилана.

Марилла пожала плечами.

— Я просто так сказала.

Сидя на корточках, едва не касаясь задом асфальта, она схватила малюсенький красный мячик, сдвинула в кучу фишки и пропела: «Твоя гордость не знает преде-е-елов, но придумаю я, что с ней де-е-елать…»

— Это Роберт попросил, чтобы ты сказала мне?

— Никто ни о чем меня не просил. Я просто сказала, что слышала. У тебя, случайно, не найдется доллара на конфеты, а, Дилан?

Не подслушивал ли сейчас кто-нибудь их разговор? Где Генри? У себя во дворе? А Роберт?

Дилан дернул головой, запрещая себе оглядываться по сторонам, и нащупал в кармане две монеты по двадцать пять центов, крепко сжав их в кулаке. Он собирался купить на них сполдин — этот резиновый пропуск. Будет бросать его в стену заброшенного дома, чтобы привлечь к себе внимание других ребят. Ловить отпрыгнувший от стены мяч у Дилана хорошо получалось только тогда, когда он тренировался один, когда вокруг никого не было. В конце концов его умения каким-нибудь странным образом могли перейти в гениальную ловкость, как у Генри. Но в последнее время у стены никто уже не играл в мяч — наверное, и этому искусству Дилан зря учился. Все больше и больше игр предавалось забвению, как имена побежденных в войне, не попавшие в анналы истории.

Никто не задумывался о том, где взять деньги. Каждый оставлял себе сдачу, когда родители посылали его за молоком. Альберто вдобавок покупал еще и «Шлитц» для двоюродного брата. Старик Рамирез знал, кто его присылает, потому продавал пиво, а иногда и сигареты, ни о чем не спрашивая.

Болтали, что на Хэллоуин те, кто живет на Уикофф, обстреливают всех сырыми яйцами. Хотя это был праздничный день, занятия в школе никогда не отменялись. Когда в три часа звенел звонок, дети бросались врассыпную, боясь заполучить по голове яйцом. Каждый заботился только о себе, о безопасности других не думал никто.

А что, если все еще изменится, станет другим? Это возможно. Ведь так было когда-то.

Ты и армия врагов.

Ты и твои так называемые друзья.

Ты и твоя мама.

Дилан услышал одинокие звуки спирографа: линейки, зубчатых колесиков, красных ручек, не желавших чертить ровные фигуры.

— Нет, — ответил он Марилле, чувствуя испуг. — У меня нет денег.

— Ты что, боишься Роберта? — Марилла ударила по фишкам на асфальте, они разлетелись в стороны, и она нахмурилась.

— Не знаю.

— У него есть бритва.

— Скажи мне что-нибудь приятное! — громко пропела Ла-Ла. Красный мячик выпал из руки Мариллы и покатился по земле. Девочки отошли от горки разноцветных фишек и затанцевали, напевая: «Oy, оу, оу, оу, оу…»

Вообразите, что вы умеете летать и в один прекрасный октябрьский день, вечером, смотрите сверху на перекрещивающиеся внизу улицы, на длинные ряды узких зданий. Что бы вы подумали, увидев, как науглу Невинс и Берген белокожая женщина с развевающимися темными волосами бьет по спине черного подростка? Хулиганка? Не спуститься ли вниз, чтобы вмешаться?

А кем бы вы себя ощущали? Бэтменом? Или заступником черных?

На этих улицах всегда находится пара-тройка человек, которым есть из-за чего подраться. Их криков никто не слышит, как будто они в лесу. Дорожки перед домами сворачивают на задворки, а там — пустырь, глухие места.

Вас наполняет внезапное желание выпить, и вы летите себе дальше, а женщина спокойно продолжает лупить мальчишку.

На следующий после Хэллоуина день асфальтовые дорожки у школы сплошь покрывали разбитые яйца — бомбы, не долетевшие до цели. Потемневшие желтки с кусочками скорлупы тянулись на земле длинными полосками. Казалось, их расплющило вращение планеты вокруг оси — центробежная сила, а не земное притяжение. Дети, вернувшиеся вчера домой с желтыми разводами на одежде, до слез отрицали тот факт, что в них угодили яйцом. Но урок из столкновения с яростью хулиганов — безумных учащихся школы № 293 — извлекли все пострадавшие. Метатели яиц надели маски героев мультфильмов — Каспера, Франкенштейна, Человека-Паука — и походили на грабителей банка или серийных убийц, на мрачных типов из теленовостей и ужастиков с пометкой «до шестнадцати».

Все они неизменно приближались к тем остановкам на своем пути, которые не принято было обсуждать. Отделаться от мыслей о лезвии бритвы или о шприце с героином не мог никто.

Бывали периоды, когда, выходя из дома, каждый внимательно оглядывался по сторонам. Дни после Хэллоуина таили в себе угрозу и походили на затянувшееся похмелье. Небо словно ложилось на крыши, свет тускнел.

Наступил ноябрь.

— Иди вон туда, — скомандовал Генри. Его последним увлечением и средством управления дворовыми мальчишками был футбол. Четверо ребят стайкой крутились вокруг него. Когда он запустил «крученый» мяч по улице, вся четверка бросилась следом. Что бы ни случилось, независимо от того, попадал ли мяч в чьи-то руки или ускользал от всех, выражение лица Генри оставалось неизменно кислым. И мяч тоже падал на землю как-то резко, грубо.

Дилан стоял на крыльце дома Генри, окутанный облаком безмолвия, и ждал. Он мог бы быть шестым и все надеялся, что его позовут играть. Сегодня в нем пробудился странный талант — быть незаметным, будто полупрозрачным. Рейчел прекратила его четырехдневное затворничество, вырвала из таинственного мира книг и карандашей, подслушивания шагов Авраама и ее телефонной болтовни, тоскливых фигур спирографа и волшебного экрана, но магия одиночества увязалась за Диланом на улицу и облаком оседала на нем, где бы он ни остановился.

Вглядись пристальнее в Дин-стрит, тогда и она увидит тебя.

Засунув руки в карманы, Дилан вышел на улицу и прислонился к машине у обочины. Потом, словно слизанный волной с берега, сорвался с места и принялся бегать за мячом вместе с остальными — не особенно пытаясь его поймать, просто делая вид, что тоже играет.

— Ты не видел Роберта Вулфолка? — спросил между прочим Альберто.

Дилан не удивился. Неизменная весомость имени Роберта давила на него. Он покачал головой.

Они с Альберто вышли из игры. Генри дважды подал мяч кому-то и оба раза тот снова возвращался к нему. На мяче чернел мазут: несколько минут назад он улетел под машину.

— Роберта побили, — сказал Альберто.

Лонни кивнул, за ним и Альберто, Эрл и Карлтон. Глаза у всех расширились, как от благоговейного трепета. Дилан ждал. Генри ударил мячом по земле, а Альберто и все остальные уставились на Дилана, словно он должен был объяснить им избиение Роберта Вулфолка. Разогнал всех Генри — с обычной своей легкостью, словно смахнул капли воды с руки. Он поднял глаза к небу и пробормотал:

— Зона защиты.

Четверо ребят тут же помчались в сторону, куда смотрел Генри, собираясь бросить мяч, — и каждый тайно надеялся его поймать. Сам Генри, едва мяч оказался в воздухе, потерял к нему всякий интерес и показал Дилану в сторону заброшенного дома. Они отошли. На улице появился автобус, закрыв их от остальных.

— Уши Роберту надрала твоя мать, прямо на Берген-стрит, — сказал Генри. — Он разревелся.

Дилан молчал.

— Тебе об этом, наверное, еще не рассказали, — добавил Генри.

Существует ли на свете какой-то отдаленный остров или потайная комната, в которой протекает часть твоей жизни, о которой ты ничего не знаешь? Дилан попытался нарисовать в воображении происшествие на Берген-стрит, нелепую стычку Рейчел с Робертом, но лишь унесся мыслями в свою комнату, из которой во мраке ночи до него, лежащего на кровати в полудреме, долетели звуки всхлипывания матери и сердитый шепот отца. «Тебе об этом, наверное, еще не рассказали». Дилан глубже погрузился в воспоминания той ночи.

Почему Рейчел плакала? Авраам побил ее?

Тогда кто кому надрал уши?

Выходило, что скопившийся в доме Эбдусов гнев выскользнул на улицу и обрушился на мальчишку. Хорошо хоть, что на Роберта Вулфолка — того, кто украл велосипед.

Внезапно Дилану показалось, что все на Дин-стрит отлично слышат по ночам, как Авраам и Рейчел возятся в постели и ругаются, и только он, Дилан, ничего не видит и не знает.

— У тебя сумасшедшая мамаша. — Генри произнес эти слова не насмешливо, напротив — с восхищением и уважением.

Дилан вдруг сообразил, что никакой он не полупрозрачный и был как мумия закутанный вовсе не из-за того, что в нем проснулся странный талант. Просто его накрывала тень материного поступка, дымка позора.

Кто рассказал Рейчел о Роберте Вулфолке? Неужели сам Дилан, затаивший свой страх, во сне болтал о бритве?

Ему захотелось сказать Генри, что он обо всем знает, но язык отяжелел, отказываясь произносить ложь. Альберто вернулся с мячом, опередив остальных, и снова швырнул его в воздух. Мяч взвился над пологом из оголенных веток, над крышами домов и на фоне нависших над землей облаков несколько мгновений казался бомбой. Генри шагнул назад, поймал его пальцами и, чуть наклонившись вперед, внезапно бросил Дилану — будто заверение в дружбе. Дилан прижал мяч к плечу. Холодный, очень твердый.