"Алексей (Леонид) Пантелеев. Пакет (про войну)" - читать интересную книгу автора

прочим, поймать может? Чего я такое сделал? Красный? На мне не написано,
что я красный, - звезды на мне нет, документов тоже. Это еще неизвестно,
за что меня расстрелять можно. Еще побузим, господа товарищи!.."
Но тут - не успел я как следует пятки почесать - отворяется дверь и
кричат:
- Пленного!
- Эй, пленный, обувайся скорей! - говорят мне мои конвоиры.
Стал я как следует обуваться. Сначала, конечно, правую ногу как следует
обмотал и правый сапог натянул. Потом уж за левую взялся.
Беру портянку. И вдруг - что такое? Беру я портянку, щупаю и вижу, что
там что-то такое лишнее. Что-то бумажное. Пакет! Мать честная!
Весь он, конечно, промок, излохматился... Весь мятый, как тряпка. Черт!
Он по штанине в сапог провалился. Понимаете? И там застрял.
Что будешь делать?
Что мне, скажите, бросить его было нужно? Под лавочку? Да? Так его
нашли бы. Стали бы пол подметать и нашли. За милую душу.
Я скомкал его и в темноте нозамешо сунул в карман. А сам быстро обулся
и встал.
Говорю:
- Готов.
- Идем, - говорят.
Входим мы в комнату штаба.
Сидит за столом офицер. Ничего. Морда довольно симпатичная. Молодой,
белобрысый. Смотрит без всякой злобы.
А перед ним на столе лежит камень. Понимаете?
Огромный лежит булыжник. И офицер улыбается и слегка поглаживает этот
булыжник рукой.
И я поневоле тоже гляжу на этот булыжник.
- Что? - говорит офицер. - Узнаешь?
- Чего? - говорю.
- Да, - говорит, - вот эту штучку. Камешек этот.
- Нет, - говорю. - Незнаком с этим камнем.
- Ну? - говорит. - Неужели?
- В жизнь, - говорю, - с камнями дела не имел.
Я, - говорю, - плотник. И вообще не понимаю, что я вам такого плохого
сделал. За что? Я ведь просто плотник. Иду по тропинке... Понимаете? И
вдруг...
- Ага, - говорит. - И вдруг - на пути стоит часовой. Да? Плотник берет
камень - вот этот - и бьет часового по голове... Камнем!
Вскочил вдруг. Зубами заляскал. И как заорет:
- Мерзавец! Я тебе дам голову мне морочить!
Я тебя за нос повешу! Сожгу! Исполосую!..
"Ах, ты, - думаю, - черт! Исполосуешь!.."
- Ну, - говорю, - нет. Пожалуй, я тебе раньше ноги сломаю, мамочкин
сынок. Я таких глистоперов полтора года бью. Понял? Ты! - говорю. -
Гоголь-моголь!
И шут меня дернул такие слова сказать. При чем тут тем более
гоголь-моголь? Ни при чем совершенно.
А он зашипел, задвигался и кричит мне в самое лицо:
- А-а-а! Большевик? Товарищ? Московский шпион?