"Заклинатель" - читать интересную книгу автора (Эванс Николас)

1

«Смерть была в начале, и смерть будет в конце». Промелькнула ли эта мысль в сновидениях девочки, разбудив ее в это особенное утро? Об этом она никогда не узнает. Открыв глаза, она поняла только одно: мир как-то изменился.

Освещенный циферблат будильника показывал, что до звонка еще целых полчаса, и потому девочка продолжала лежать в уютной постели, пытаясь понять, в чем же, собственно, состоит перемена. Было темно, но не так, как обычно в это время. На полках, заваленных всякой всячиной, можно было различить ее призы за верховую езду, а над ними смутные очертания лиц рок-звезд, недавних ее любимцев. Девочка прислушалась. Даже тишина сегодня была какая-то другая – в ней явственно ощущалось выжидание, смутное предчувствие, словно в паузе между вздохом и произнесенным словом. Скоро в котельной внизу разведут огонь, и дощатые полы старого фермерского дома жалобно затрещат. Отбросив одеяло, девочка встала и подошла к окну.

На улице было белым-бело. Первый зимний снег. Глядя на изгородь у пруда, девочка прикинула, что снегу насыпало не меньше фута. Ветра не было, и снег лежал ровным, без морщиночки, покрывалом и причудливо украсил ветки шести вишенок, посаженных отцом в прошлом году. В темно-синей полоске неба над лесом мерцала одинокая звезда. Опустив глаза, девочка увидела, что на нижней части стекла проступило кружево инея, и, приложив палец, растопила кружочек. Она зябко поежилась, но совсем не от холода, а от восторга: этот преображенный мир принадлежит сейчас только ей! Она стала торопливо одеваться.

Грейс Маклин приехала сюда из Нью-Йорка вчера вечером. Она и отец – никого больше. Это путешествие было, как всегда, просто восхитительно – два с половиной часа езды по Тэконик-Стейт-Паркуэй. Внутри их длинного «Мерседеса» было так уютно: они слушали музыку, обсуждали ее школьные новости и дела отца. Грейс нравилось его слушать и смотреть, как он крутит руль; в эти два с половиной часа он принадлежал только ей, такой по-домашнему размякший в этой нарочито небрежной одежде для отдыха. Мама с ними не поехала – у нее, как всегда, был не то какой-то обед, не то еще какое-то официальное мероприятие. Она приедет сегодня утром хадсонским поездом, она вообще поезд любит больше. Маму раздражало, что в пятницу вечером бывают бесконечные пробки, и она сразу начинала командовать: «Роберт (так зовут отца Грейс), поезжай тише», «Роберт, быстрее». Отец никогда не спорил с ней, послушно подчиняясь, и только иногда вздыхал, хитро подмигивая дочери в зеркальце – при путешествии «полным составом» ее ссылали на заднее сиденье. Отношения родителей всегда оставались для Грейс тайной: ей трудно было понять, кто из них верховодит на самом деле, а кто – подчиняется. Грейс предпочитала в это не вникать и нацепляла наушники своего кассетника.

В поезде мать обычно работала – сосредоточенно, ни на что не отвлекаясь. Грейс как-то недавно с нею ехала и была просто потрясена: мама даже не смотрела в окно – ну разве что разочек, да и то отсутствующим, невидящим взглядом, когда говорила по радиотелефону с очередной литературной «звездой», а может, это был кто-то из ретивых ее редакторов.

Свет в холле так с вечера и горел. Грейс в одних носках прошла на цыпочках мимо приоткрытой родительской спальни и остановилась, прислушиваясь. До нее доносилось тиканье настенных часов и легкое похрапывание отца. Грейс спустилась вниз. Сквозь незадернутые шторы на синеватые стены и потолок холла падал отблеск лежащего за окном снега. В кухне она залпом выпила стакан молока, заев шоколадным печеньем. Потом оставила у телефона короткую записку: «Поехала покататься. Вернусь к десяти. Целую. Г.»

Запихав в рот второе печенье, она пошла по коридору к черному ходу, где они оставляли одежду и грязную обувь. Грейс влезла в меховую куртку и, жуя, стала натягивать сапожки для верховой езды. Застегнув куртку на «молнию» до самого верха, она надела варежки и сняла с полки жокейскую шапочку. Тут ей пришло в голову, что, наверное, стоило все-таки позвонить Джудит и удостовериться, что та не передумала и все равно поедет кататься – несмотря на выпавший снег, но потом решила, что можно и не звонить. Джудит наверняка тоже обрадовалась первому снегу не меньше, чем она. Когда Грейс выходила на морозный воздух, в котельной заурчала печь.

Прихлебывая горячий кофе, Уэйн П. Тэннер бросал сквозь окно закусочной мрачные взгляды на ряды обледенелых грузовиков. Снег он не любил, но еще больше он не любил, когда его задерживали. А за последние несколько часов это уже вторая остановка.

Эти чертовы нью-йоркские полицейские явно рады были случаю поиздеваться. Вот сволочные янки! Они тащились за ним пару миль, не останавливая: понимали, что он все просек, и наслаждались ситуацией. Затем посигналили, приказывая прижаться к обочине, и тут к нему с важным видом направился какой-то сопляк, вчера только из пеленок небось. Лихо заломив стетсон, словно ковбой из дрянного кино, он потребовал предъявить путевку. Уэйн послушно вручил ее молокососу, и тот стал внимательно читать.

– Значит, из Атланты путь держите? – спросил тот, листая страницы.

– Да, сэр. И скажу вам честно, там будет потеплее, чем здесь. – Такой тон – уважительный и одновременно дружественный – обычно срабатывал: он как бы подчеркивал их общую принадлежность к некоему дорожному братству. Но юнец даже не поднял глаз.

– Вы знаете, что не имеете права пользоваться этим радиолокатором? А?

Уэйн бросил взгляд на маленькую черную коробочку, прикрепленную к щитку управления, прикидывая, стоит или нет изображать дурака. В Нью-Йорке запрещено устанавливать радиолокаторы на машинах с грузом более восемнадцати тысяч тонн. Уэйн же вез в три-четыре раза больше. Если прикинуться круглым идиотом, то можно еще больше разозлить этого ублюдка. Уэйн состроил покаянную физиономию, но сопляк даже не смотрел на него, так что зря он старался.

– Ну, так как же, знаете?

– Вроде знаю.

Юнец протянул путевку Уэйну, на этот раз глядя ему прямо в глаза.

– Ладно, – сказал он. – А теперь покажи мне настоящую.

– Простите? Не понял.

– Настоящую путевку. У тебя есть еще одна. А эта – для дураков.

В животе Уэйна что-то оборвалось.

Уже пятнадцать лет, он, как и тысячи других водителей грузовиков, заполнял две путевки: одну – подлинную, где приводились точные сведения о времени перевозок, расстояний, перерывах в работе и прочем, а другую – специально для таких случаев, там все было вымышленным – главное, чтобы все было тип-топ, в согласии с законом. Сколько раз полицейские останавливали его в разных концах страны, но никто из них никогда не доходил до такого сволочизма! Да у каждого шофера, черт подери, была липовая путевка – ее в шутку называли комиксом. Если ездишь без сменщика – в одиночку, то как можно одновременно соблюсти все инструкции и доставить груз вовремя? И как, наконец, хоть что-то заработать? Вот гаденыш! Все компании знают, что к чему, и закрывают на нарушения глаза.

Уэйн старался потянуть время, изображая из себя оскорбленного праведника, но чувствовал, что на этот раз ему не выкрутиться. Напарник юнца, верзила с бычьей шеей, нехорошо улыбаясь, вылез из патрульной машины, не желая упустить отличный шанс поразвлечься. Они заставили Уэйна вылезти и обыскали кабину. Поняв, что они не успокоятся, пока не разберут грузовик на части – только чтобы уличить его, – Уэйн сдался: вытащил из тайника настоящую путевку и вручил полицейским. Из нее становилось ясно, что Уэйн за двадцать четыре часа проехал более девятисот миль, сделав только одну остановку – и то не на восемь часов, как требовала инструкция, а на четыре.

Теперь наверняка штрафанет на тысячу, а то и больше. Лучше бы они его прижали за этот чертов радиолокатор. Как бы в придачу не отобрали водительские права! Полицейские вручили ему уйму разных бумажек и препроводили на стоянку, предупредив на прощание, чтобы он не вздумал пускаться в путь раньше утра.

Дождавшись, когда полицейские наконец убрались, Уэйн пошел на бензозаправочную станцию и купил там в буфете сандвич с индейкой и шесть баночек пива. Ночь он провел в кузове своего грузовика, вполне просторном и удобном; после пары баночек пива Уэйн почувствовал себя лучше, но спал все же плохо. А когда, проснувшись, увидел, что все вокруг замело снегом, то понял, что снова влип.

Когда два дня назад Уэйн выезжал из солнечной, благоухающей цветочными ароматами Джорджии, ему и в голову не пришло проверить, на месте ли колесные цепи на случай снега, а заглянув сегодня в багажник, он не нашел их. Нет, только не это… Видимо, какой-то кретин позаимствовал их без разрешения или просто стянул. Насчет шоссе Уэйн не беспокоился – снегоочистительные машины давно уже вылизали центральные дороги штата. Но ему нужно отвезти две гигантские турбины на целлюлозную фабрику в местечко под названием Чэтхем, а значит, придется свернуть с шоссе на обычные дороги – не такие прямые, не такие широкие и, возможно, даже не очищенные от снега. Уэйн, кляня себя на чем свет стоит, допил кофе и встал, оставив на столе бумажку в пять долларов.

Выйдя на улицу, он закурил и натянул на уши бейсбольную шапочку; ветер был холодным. В воздухе стоял равномерный гул выезжающих на автостраду грузовиков. Уэйн двинулся к своей машине – наст с хрустом оседал под его ногами.

На стоянке было сорок, если не все пятьдесят грузовиков, все такие же мощные, как его собственный, – в основном «Питербилты», «Фрехтлайнеры» и «Кенуорты». Уэйн ездил на черно-желтом «Кенуорте», из-за длинного капота их еще называли «муравьедами». И хотя в это заснеженное утро грузовик с двумя турбинами на платформе смотрелся хуже, чем со своим обычным вагоном-рефрижератором, Уэйн все равно считал, что лучшей машины нет на всем свете. Любуясь им, он докуривал сигарету. Его любимец всегда был дочиста отдраен – не то что грузовики молодых шоферов, которым на все наплевать. Еще до завтрака он уже смахнул с него весь снег. Зато молодые небось не забыли прихватить эти проклятые цепи, так что не очень хвастайся, осадил себя Уэйн. Раздавив каблуком окурок, он полез в кабину.

Две цепочки следов с двух сторон подходили к дороге, ведущей к конюшне, и дальше уже не разлучались. Девочки пришли к месту встречи почти одновременно и вместе поднялись на холм, оглашая веселым смехом долину. Хотя солнце еще не взошло, было видно, что белый деревянный забор, вдоль которого они шли, на фоне чистого свежевыпавшего снега сразу как-то посерел. Следы девочек шли все выше и выше, пока не затерялись среди низких строений, окруживших, словно защитные ограждения, большое красное здание конюшни.

Когда Грейс и Джудит ступили на конный двор, из ворот шмыгнула кошка и побежала прочь, проваливаясь в снегу. Девочки остановились и посмотрели в сторону дома. Никаких признаков движения – все еще спали, хотя обычно в это время миссис Дайер, владелица конюшни, учившая их верховой езде, была уже на ногах.

– Думаешь, надо предупредить, что мы хотим покататься? – шепотом спросила Грейс.

Девочки, сколько себя помнили, каждые выходные встречались здесь. В Нью-Йорке обе жили в западной части города, а учились в восточной; отцы у обеих были юристами. Но им почему-то никогда и в голову не приходило видеться в городе. Их дружба взросла и окрепла здесь – где были их лошади. Джудит уже исполнилось четырнадцать – она была на год старше Грейс, и в таких вопросах, как будить ли миссис Дайер, возможно, даже и вызвав ее гнев, Грейс целиком и не без удовольствия перекладывала ответственность на нее. Джудит фыркнула и поморщилась.

– Да ну ее. Еще развопится. Лучше не будем.

Сладковатый запах сена и навоза пропитал теплый воздух конюшни. Когда девочки вошли, таща в руках седла, все лошади вскинули головы, насторожившись, – они тоже чуяли, как и Грейс, что сегодня необычное утро. Конь Джудит, гнедой мерин с добрыми глазами по кличке Гулливер, заржал, приветствуя хозяйку, и потянулся к ней мордой, ожидая ласки.

– Привет, малыш. Как поживаешь? – Конь осторожно попятился, давая Джудит отворить дверцу стойла.

Грейс прошла дальше – ее конь занимал самое последнее стойло. Идя к нему, Грейс ласково здоровалась и с остальными лошадьми, называя каждую по имени. Пилигрим, заметив ее, напрягся и застыл. Этот четырехлетний кастрированый жеребец моргановского завода был такого насыщенного темно-каштанового цвета, что казался почти черным. Энни и Роберт после некоторого колебания подарили его дочери прошлым летом на день рождения. Их одолевали сомнения – конь казался им слишком большим и слишком резвым для их маленькой дочери – в нем слишком ощущался зверь, если так можно выразиться. Грейс же влюбилась в него с первого взгляда.

Они летали за Пилигримом в Кентукки, и, когда их подвели к загону, он сразу же подошел к изгороди, выделив Грейс из остальных. Потрогать себя он не дал, но руку ее понюхал, слегка пощекотав губами. А затем царственно потряс головой и отбежал, помахивая длинным хвостом; шкура его отливала на солнце, как полированное эбеновое дерево.

Продававшая его женщина разрешила Грейс сесть на него, и только тогда родители обменялись взглядом, по которому она заключила, что коня ей купят. Мама с самого детства не садилась на лошадь, но толк в них знала. Она сразу поняла, что Пилигрим классный конь! Хотя видно было, что характер у него взбалмошный, – он здорово отличался от лошадей, на которых Грейс ездила раньше. Однако стоило девочке на него сесть, как она почувствовала, что конь сдерживает шаг. Грейс тут же догадалась, что в душе он добрый и они обязательно подружатся, смогут найти общий язык.

Грейс хотелось назвать коня как-нибудь необыкновенно – Шахом или Ханом, но мать – всегда любившая хоть и мягко, но настоять на своем, – сказала, что решать, конечно, самой Грейс, но лично ей это кажется дурной приметой – менять коню имя. Так Пилигрим остался Пилигримом.

– Привет, красавец! – сказала Грейс, подходя к стойлу. – Как тут мой дружок? – Она протянула руку, и он, позволив слегка коснуться замшевого носа, вскинул голову и отпрянул.

– Ишь ты какой игрун! Давай лучше одеваться.

Грейс вошла в стойло и сняла с коня попону. Когда она надевала седло, Пилигрим, как всегда, крутился, и она строгим голосом велела ему не шалить. Подтягивая подпругу и надевая узду, она рассказывала, какой сюрприз ждет его на улице. Затем вынув из кармана гвоздь, тщательно очистила копыта от грязи. Она услышала, что Джудит уже выводит своего Гулливера, и заторопилась. Вскоре они тоже были готовы.

Девочки вывели коней во двор и дали им осмотреться. Джудит пошла запереть конюшню. Гулливер, фыркая, принюхивался к снегу, но быстро сообразил, что перед ним то же самое белое вещество, которое он видел прежде сотни раз. Пилигрим же был явно озадачен. Он трогал снег копытом, каждый раз поражаясь, что тот движется, потом попробовал его нюхать, как это делал Гулливер, но снег тут же набился ему в ноздри, и он так оглушительно чихнул, что девочки покатились со смеху.

– Может, он никогда не видел снега? – предположила Джудит.

– Да ну! Разве в Кентукки не бывает снега?

– Не знаю. Наверное, бывает. – Джудит бросила взгляд на дом миссис Дайер. – Эй, едем скорее, а то разбудим дракона.

Девочки повели коней на верхнюю поляну, а там забрались в седла и медленно поехали к калитке, ведущей в лес. Их следы прочертили диагональ на девственном снежном квадрате. Когда они достигли леса, как раз взошло солнце и долина позади наполнилась косыми тенями.

Мать Грейс ненавидела выходные – из-за громадной кипы газет, которые она должна была прочесть. Кипа накапливалась всю неделю, поднимаясь как на дрожжах. Каждый день Энни безрассудно давала ей расти, бросая поверх нее все новые еженедельники и те страницы из «Нью-Йорк таймс», которые рука не поднималась сразу швырнуть в корзину. К субботе размеры бумажной горы становились просто угрожающими, а в воскресенье к ней неминуемо добавлялась чудовищно пухлая воскресная «Нью-Йорк таймс» – и тогда приближалась катастрофа. Если не заняться этим немедленно, можно утонуть в этом бумажном море. Сколько слов выпускается ежедневно на волю! Сколько усилий! В результате тебя все больше мучило чувство вины… Энни уронила очередную порцию газет на пол и усталым движением взяла в руки «Нью-Йорк пост».

Квартира Маклинов располагалась на восьмом этаже старинного здания на Сентрал-Парк-Уэст. Энни сидела у окна на желтом диване, поджав под себя ноги. Она была в черных легинсах и светло-серой шерстяной водолазке; ее довольно коротко подстриженные золотисто-каштановые волосы, собранные сзади в маленький хвостик, казались в солнечном свете почти рыжими. Бьющее со спины солнце отбрасывало ее тень на диван у противоположной стены.

Стены комнаты были выкрашены в бледно-желтый цвет – одна из них вся уставлена книжными полками. Еще в комнате имелись африканские маски и статуэтки и большой рояль – на его блестящую поверхность косо падали лучи солнца. Если бы Энни повернула голову, то увидела бы, как по льду пруда с важным видом расхаживают чайки. Несмотря на субботу, ранний час и даже на снег, поклонники бега трусцой предавались своему любимому занятию, да и сама Энни собиралась, как только покончит с газетами, присоединиться к ним. Отхлебнув из чашки чаю, она уже нацелилась бросить «Пост» в растущую на полу кучу, но тут ее внимание привлекла небольшая заметка в колонке, которую она обычно не читала.

– Не может быть, – произнесла она вслух. – Вот свинья!

Грохнув чашкой по столу, Энни кинулась в коридор за телефоном и, набирая на ходу номер, вернулась в комнату. Остановившись у окна, она глядела вниз, нетерпеливо притопывая ножкой в ожидании, пока снимут трубку. Сразу за прудом какой-то пожилой человек на лыжах и с огромными наушниками на голове яростно прокладывал путь по снегу к рощице. Женщина, ворча, вела целую свору крошечных собачек на поводках и в вязаных жилетиках. У них были такие коротенькие ножки, что для продвижения вперед по снегу им приходилось подпрыгивать и как бы катиться.

– Энтони? Ты уже видел «Пост»? – Энни, несомненно, разбудила своего помощника, но ей даже не пришло в голову извиниться. – Они написали обо мне в связи с Фиске. Этот сукин сын утверждает, что я выбросила его на улицу и указываю неверные цифры тиража.

Энтони произнес какие-то слова утешения, но Энни была нужна совсем не жалость.

– У тебя есть телефон загородного дома Дона Фарлоу?

Энтони пошел взглянуть, есть ли. Тем временем ворчливая женщина уже тянула своих крошечных собачек к дому. Энтони снова взял трубку и продиктовал номер.

– Ладно, – сказала Энни, записывая. – Можешь снова завалиться спать.

Она тут же набрала номер Фарлоу.

Дон Фарлоу был юристом их издательского объединения, к нему обращались в самых трудных случаях. За те шесть месяцев, что Энни Грейвс (в качестве делового псевдонима она всегда использовала девичью фамилию) была там главным редактором – ее наняли, чтобы спасти ведущий журнал издательства, – они стали союзниками и почти друзьями. Вдвоем они начали поход против Старой Гвардии. Кровь полилась рекой: старая вытекала, а свежая, молодая, вливалась. Журналисты же вели учет каждой капле, смакуя сенсации. Среди тех, кому Энни и Фарлоу указали на дверь, было несколько писак со связями, и они поспешили отыграться, излив свою ярость в отделах светской хроники. Там журнал ядовито называли вотчиной Грейвс.

Энни, в общем-то, понимала, откуда такая ненависть. Некоторые из уволенных сотрудников проработали в журнале так долго, что считали его чем-то вроде своей собственности. Когда тебя выбрасывают как ненужную вещь – это всегда унизительно. Но если инициатором этого становится сорокатрехлетняя выскочка, да еще в придачу англичанка, – это уже невыносимо. Сейчас чистка в основном закончилась. Кроме того, Энни и Фарлоу, набравшись опыта, стали давать увольняемым отступного, покупая тем самым их молчание. Со старым занудой Фенимором Фиске, который был бездарным кинокритиком, они как раз так и поступили. А он посмел самым наглым образом оболгать ее в «Пост». Свинья! Дожидаясь, пока Фарлоу снимет трубку, Энни утешала себя мыслью, что Фиске допустил промах, обвинив ее в обмане. Цифры тиража были точными, и она сумеет это доказать.

Фарлоу успел не только проснуться, но и прочесть заметку. Они договорились встретиться через два часа у Энни в офисе. Надо притянуть старого негодяя к ответу за клевету, отняв таким образом щедрое выходное пособие.

Энни позвонила Роберту в Чэтхем и услышала на автоответчике свой голос. Она оставила ему сообщение: укорила, что он слишком долго спит, и предупредила, что приедет более поздним поездом, попросив не ходить без нее в супермаркет. Затем спустилась на лифте вниз и вышла на улицу, где по свежевыпавшему снегу трусцой бежали люди. Энни Грейвс не стала бегать трусцой – она помчалась как угорелая. И хотя, возможно, со стороны ее «бешеная скорость» мало отличалась от скорости совершавших легкую пробежку, Энни чувствовала, что она именно мчится. Так же ясно, как прикосновение обжигающего утреннего холодка.

Ехать по шоссе действительно не представляло труда. Удовольствие, да и только! Машин в этот ранний субботний час почти не было, и Уэйн решил, что может ехать с нормальной скоростью до девяностой мили. Потом он переправится через реку Гудзон и с севера двинется прямо на Чэтхем. Карта показывала, что путь этот не самый прямой, но зато так придется меньше ехать по тем дорогам, которые могут быть не расчищены. Он молил Бога, чтобы подъезд к фабрике не оказался грязной проселочной дорогой. Иначе как он там без цепей!

На девяностой миле Уэйн повернул на восток, и настроение у него изменилось к лучшему. Заснеженный пейзаж искрился словно рождественская открытка, в магнитофон он воткнул кассету с песнями Гарта Брукса, солнце играло на замечательном могучем капоте его «Кенуорта» – и жизнь уже не казалась такой дрянной штукой, как вчера вечером. Ну пусть – это в худшем случае – он потеряет лицензию – плевать, станет снова работать механиком. Деньжат, конечно, будет поменьше. Это срам: платить такие гроши человеку, который не один год учился на механика, да одних инструментов приходится покупать тысяч на десять! Но и за рулем не сахар, в последнее время он стал уставать – слишком уж подолгу приходится крутить баранку. Неплохо бы побольше бывать дома – с женой и детьми. Ладно, что ни делается – все к лучшему. И порыбачить можно будет чаще.

Резкий толчок оповестил Уэйна, что он въехал на дорогу к Чэтхему. Нажав на тормоза, он стал постепенно переключать скорости, заставив взреветь мощный, в четыреста двадцать пять лошадиных сил, двигатель. Удаляясь от шоссе, Уэйн заблокировал переднюю ось. По его подсчетам, до фабрики оставалось миль пять-шесть – не больше.

…Этим утром на поросшей лесом вершине стояла такая тишина, что, казалось, сама жизнь замерла здесь. Никаких звуков, которые выдавали бы присутствие зверей и птиц, тишину лишь изредка нарушал шорох снега, сыплющегося с перегруженных веток. Только отдаленный девчоночий смех, пробиваясь сквозь клены и березы, доносился снизу в это сонное царство.

Девочки медленно поднимались по извилистой тропе в гору, пустив лошадей вольным шагом. Джудит ехала впереди, но то и дело оборачивалась, со смехом глядя на Пилигрима:

– Тебе надо отправить его в цирк. Он просто прирожденный клоун.

Грейс от смеха ничего не могла ответить. Пилигрим шел, низко опустив голову, и, словно совком, взрывал носом снег. Затем, фыркая, подбрасывал его в воздух и, делая вид, что испуган разлетевшейся снежной пылью, переходил на рысь.

– Да хватит тебе. Кончай валять дурака, – увещевала коня Грейс, натягивая поводья. Пилигрим снова перешел на шаг, а Джудит, все еще улыбаясь, покачала головой, переводя взгляд на тропу. Гулливер неторопливо двигался вперед, не обращая внимания на проделки Пилигрима, и ритмично покачивал головой в такт шагу. Вдоль тропы, примерно через каждые двадцать ярдов, им попадались прибитые к деревьям яркие оранжевые плакаты, угрожающие штрафом тому, кто вздумает охотиться в здешних местах, ставить капканы или нарушать прочие запреты.

На вершине горы, разделявшей две долины, была круглая полянка, где девочки, если им удавалось неслышно подъехать, заставали иногда оленя или дикую индейку. Но сегодня они увидели под яркими солнечными лучами только истерзанное, обагренное кровью птичье крыло. Оно валялось посередине поляны, словно варварский опознавательный знак. Остановив коней, девочки пригляделись к крылу.

– Это чье же? Фазана, что ли? – спросила Грейс.

– Похоже на то. Правильнее сказать – бывшего фазана. Крыло бывшего фазана.

Грейс поморщилась.

– Как оно здесь оказалось?

– Не знаю. Наверное, лиса его сцапала.

– Не может быть. А где же тогда следы?

Действительно, никаких следов вокруг. Никаких примет борьбы – будто крыло прилетело сюда само по себе. Джудит пожала плечами.

– Ну тогда, наверное, его подстрелили.

– И он полетел дальше на одном крыле?

Обе задумались. Затем Джудит кивнула и с мудрым видом изрекла:

– Это ястреб. Обронил крыло своей жертвы, пролетая над поляной.

Версия показалась Грейс убедительной.

– Ястреб? Ладно уж, поверю тебе. – Девочки медленно двинулись дальше.

– Или упало с пролетающего самолета.

Грейс рассмеялась:

– Вот-вот. Похоже на крыло того цыпленка, которого нам подавали в прошлом году во время полета в Лондон. Впрочем, то выглядело еще хуже.

Обычно девочки, поднявшись на гору, давали лошадям порезвиться на полянке, а затем возвращались домой другой дорогой. Но сегодня им не хотелось расставаться со снегом, солнцем, чистым небом… Девочки решили продлить удовольствие, решили повторить путь, проделанный ими однажды, года два назад, когда Грейс ездила еще на Цыгане, пони с белой гривой: спуститься в соседнюю долину, проехав леском, и вернуться домой вдоль реки, огибающей гору. Придется, правда, пересечь одну-две проезжие дороги, но Пилигрим вроде утихомирился, и к тому же в такую рань по субботам на дорогах бывает вполне спокойно.

В лесу девочкам было уже не до разговоров. На этой стороне горы не было проложенной тропы, а пеканы и тополя росли особенно густо: Грейс и Джудит приходилось поминутно наклоняться, чтобы не задеть ветки, и все же скоро и они сами, и их кони были густо усыпаны снежной сверкающей пылью. Всадницы медленно продвигались вниз вдоль ручейка. Лед уже схватил воду, особенно у краев, но под прозрачной коркой бурлил темный поток, сбегающий в долину. Склон становился все круче, и кони ступали очень осторожно, опасливо выбирая, куда ставить копыта. Один раз Гулливер поскользнулся на камне – его шатнуло в сторону, но он смело продолжил путь. Солнце, пробиваясь сквозь заросли, вычерчивало причудливые тени и расцвечивало радужными оттенками облачка пара, выдыхаемого животными. Но девочки ничего этого не замечали, не отрывая глаз от спуска, – напряженность коней передалась и им.

Завидев впереди поблескивающее сквозь деревья русло реки, девочки облегченно вздохнули. Спуск оказался труднее, чем они думали, зато теперь можно было перевести дух. Подружки с улыбкой переглянулись.

– Все нормально? – спросила Джудит, мягко останавливая Гулливера.

– Вполне, – засмеялась Грейс и, наклонившись вперед, потрепала Пилигрима по загривку. – Разве наши мальчики не молодцы?

– Они просто чудо.

– Мне казалось, здесь не такой крутой спуск.

– И мне тоже. Наверное, в прошлый раз мы спускались вдоль другого ручья. Мне кажется, мы отклонились на милю южнее.

Стряхнув с себя снег, девочки всматривались в даль, пытаясь разглядеть сквозь деревья – хорош ли спуск? Там, где кончалась сбегающая по склону рощица, белел девственно чистый снег – склон плавно спускался к речке. У ближнего берега торчали столбы, ограждающие старую дорогу к целлюлозной фабрике. По ней не ездили с тех пор, как в полумиле от старой дороги проложили новую – более прямую и широкую – на противоположном берегу реки. Девочкам же надо было проехать некоторое расстояние по старой дороге – чтобы взять ближе к северу.

Опасения Уэйна не подтвердились: дорогу на Чэтхем еще не расчистили. Впрочем, скоро он успокоился: перед ним уже проехало несколько машин, и восемнадцать шин его «Кенуорта» хорошо и прочно вписались в проложенную колею. Эти проклятые цепи ему даже не понадобились. Навстречу проехал снегоочиститель, и хотя теперь от него никакого проку не было, Уэйн – на радостях, что все обошлось, – помахал водителю и даже погудел.

Закурив, он посмотрел на часы. Приедет на место как пить дать раньше срока. После стычки с полицейскими Уэйн позвонил в Атланту и попросил организовать все так, чтобы он мог отдать турбины сегодня же утром. Никому не хочется работать в субботу, и Уэйн догадывался, что на фабрике его ждут без особого энтузиазма. Но это уж их проблемы. Поставив новую кассету Гарта Брукса, шофер стал внимательнее приглядываться к дороге, боясь пропустить поворот к фабрике.

После спуска через заросли ехать по старой дороге было особенно легко и приятно – кони успокоились и трусили бок о бок, греясь на солнышке. Слева, среди деревьев у реки, гонялись друг за дружкой две сороки, перелетая с ветки на ветку и громко треща, но за сорочьим гомоном и плеском воды Грейс расслышала другой шум. Наверное, снегоочиститель приводит в порядок шоссе, подумала она.

– Вот оно! – Джудит кивком показала вперед.

Это было то самое место, которое они искали: здесь когда-то проходила железная дорога – она пересекала путь к фабрике, а затем шла по мосту через реку. Ее давным-давно закрыли, но мост над рекой сохранился. Тот же, что шел над дорогой, разобрали, остались только бетонные плиты – туннель без крыши; по нему-то и шла теперь дорога, теряясь за поворотом. Перед туннелем крутая тропа вела на насыпь – девочкам предстояло въехать на нее, чтобы попасть на мост. Джудит, снова вырвавшаяся вперед, направила Гулливера к тропе. Конь сделал несколько шагов и остановился.

– Ну же, малыш! Чего ты боишься?

Конь осторожно провел копытом по снегу, словно что-то проверяя. Джудит пришпорила его.

– Вперед, лентяй! А ну, пошевеливайся!

Гулливер послушно зашагал вверх по тропе. Грейс, не трогаясь с места, следила за ними снизу. Она машинально отметила про себя, что шум работавшего на шоссе снегоочистителя усилился. Пилигрим навострил уши. Грейс, наклонившись, потрепала его по холке.

– Как там? – крикнула она Джудит.

– Нормально. Но все же будь осторожна.

Все произошло, когда Гулливер почти взобрался на насыпь. Грейс тоже двинулась за ними и, сдерживая нетерпеливого Пилигрима, старалась ехать точно по следам Гулливера. Примерно на полпути она услышала, как копыто Гулливера лязгнуло по льду и раздался испуганный крик Джудит.

Если бы девочки бывали здесь в последнее время, они бы знали, что одна из труб, проходящих под насыпью, дала течь – по склону постоянно текло. Снег только припорошил ледяную корку.

Гулливер покачнулся и, пытаясь нащупать задними ногами опору, взметнул ввысь столб снежной пыли и ледяных осколков. Однако на льду удержаться было невозможно – конь заскользил вниз, потеряв тропу. Его передние ноги разъехались, он упал на одно колено, продолжая неотвратимо съезжать с насыпи. Джудит швырнуло вперед, одна нога ее выскочила из стремени, но девочка удержалась в седле, вцепившись в конскую гриву.

– Уйди с дороги, Грейс! – вопила она. Но Грейс словно оцепенела, словно то, что происходило наверху, не имело к ней никакого отношения. Только почувствовала, как пульсирует кровь и странный шум в ушах. Наверное, это из-за снегоочистителя… Однако второй крик Джудит вывел ее из забытья, и она попыталась развернуть Пилигрима, который лишь испуганно крутил головой, сопротивляясь ее усилиям. Он слегка отступил в сторону, продолжая тянуть голову вверх, но тут его копыта тоже заскользили, и конь в страхе громко заржал, снова замерев.

– Пилигрим! Ну же! Прочь с дороги! – Грейс резко дернула поводья.

За миг до того, как Гулливер врезался в них, Грейс внезапно осознала, что шум в ушах – не из-за снегоочистителя. Слишком уж сильный, и гораздо ближе, не на шоссе. Но мысль эта тут же погасла сама собой от сильного удара: Гулливер, неотвратимо съезжая, резко толкнул Пилигрима, и тот завертелся на месте… Грейс подбросило и швырнуло вперед. Если бы она не уперлась рукой в круп Гулливера, ее тоже выбило бы из седла – как Джудит. Вцепившись в шелковистую гриву Пилигрима, Грейс съезжала вместе с конем вниз по склону.

Гулливер с Джудит опережали их в этом жутком спуске. Грейс видела, что подруга болтается на крупе коня, как выброшенная, ненужная кукла. Потом Джудит съехала набок и повисла, запутавшись в стремени одной ногой: тело ее раскачивалось и подпрыгивало, когда голова с силой стукалась об лед. Нога Джудит перекрутилась еще раз, намертво закрепившись в стремени. Теперь конь просто волочил ее за собой. Так они и катились к дороге, словно соединенные одной, выкованной безумцем, цепью… конь и всадница.

Уэйн Теннер увидел их сразу же, как только выехал из-за поворота. Люди с фабрики, думая, что он подъедет с южной стороны, ничего не сказали ему о том, что чуть севернее имеется заброшенная дорога. Ну ничего, он и сам нашел ее. Уэйн, свернув на нее, радовался, что колеса «Кенуорта» вроде бы не прокручиваются на неубранной дороге и ведут себя не хуже, чем на шоссе. Примерно в сотне ярдов за поворотом Уэйн разглядел бетонные стены бывшего моста, а в них, словно в раме, какое-то животное – вроде бы конь, и что-то за собой волочит. У шофера похолодело в груди.

– Какого дьявола!

Он нажал на тормоз, но не очень сильно, зная, что в противном случае задние колеса забуксуют, и одновременно привел в действие ручной тормоз. Скорость! Надо срочно сбрасывать скорость! Уэйн взялся за рычаг переключения скоростей и отпустил педаль сцепления, заставив взреветь шестицилиндровый двигатель Камминса. Черт, он с самого начала ехал слишком быстро! Теперь это сработало против него… А на дороге виднелись уже две лошади, одна – со всадником. Что они там делают, черт подери?! Почему не убираются с проклятой дороги? Сердце его бешено колотилось, он обливался потом, манипулируя тормозами и рычагом переключения скоростей, а в голове, словно заклинание, ритмично стучало: педаль, сцепление, педаль, сцепление, педаль, сцепление. Мост неумолимо приближался. Господи! Что они, не слышат, как ревет двигатель? Не видят грузовика?

Они видели. Даже Джудит, которую в смертельной агонии швыряло по снегу, даже она, пронзительно крича, зафиксировала в своем угасающем сознании приближающуюся громадину. При падении бедро девочки хрустнуло, а когда ее потащило по дороге, оба коня поочередно наступили на нее, вмяв ребра и раздробив предплечье. При первом падении у Гулливера треснула коленная чашечка и порвались связки – он обезумел от боли и страха, и это безумие полыхало в его помутившемся взгляде, когда он становился на дыбы и крутился на месте, пытаясь освободиться от того, что мешало, болтаясь у него на боку…

Грейс увидела грузовик сразу, как только они выкатились на дорогу. Это означало, что ей, несмотря на то, что она кое-как держалась в седле, предстояло немедленно увести коней с дороги. Нужно дотянуться до поводьев Гулливера и попробовать отогнать его в сторону… вместе с волочащейся следом Джудит… Но и Пилигрим, и более опытный конь – оба были очень напуганы и, заряжаясь друг от друга еще большим страхом, бессмысленно крутились на дороге.

Собравшись с духом, Грейс изо всей силы дернула Пилигрима за уздечку и заставила его, попятившись, приблизиться к Гулливеру. Сама же, опасно свесившись с седла, потянулась за поводьями. Гулливер отпрянул, но Грейс не прекращала попыток и тянула руку с такой яростью, что та, казалось, вот-вот оторвется. Девочка почти ухватилась за уздечку, но тут раздался мощный рев клаксона!

Уэйн увидел, как взвились от неожиданности кони, и только сейчас понял, что болталось сбоку у того, на котором не было всадника.

– Черт подери! – выругался он, понимая, что ничего не может сделать с машиной. Мост и лошади стремительно неслись на него, и все, что ему оставалось – это бормотать молитвы и жать что есть силы на ножной тормоз. На секунду Уэйну показалось, что это сработало – вроде бы задние колеса перестали скользить.

– Ага! Вот умница!

Но он ошибся – стальная махина в сорок тонн по-прежнему неслась вперед, Уэйн же превратился просто в свидетеля этой кошмарной гонки. Продолжая скользить по ледяному накату, «Кенуорт» въехал в туннель бывшего моста и, задев правым крылом бетонную стену, высек из нее искры. Через несколько секунд раздался страшный грохот, заставивший задрожать воздух, – теперь и трейлер ударился о бетонное ограждение.

Уэйн увидел прямо перед собой черного коня, а на нем – девочку в темной бейсболке с высоким околышем с расширенными от страха глазами.

– Нет, нет. Только не это, – в ужасе пробормотал Уэйн. Конь, словно бросая шоферу вызов, взвился на дыбы, и девочка, не удержавшись, полетела вниз, на дорогу. Конь лишь на мгновение опустился на передние ноги: до того, как грузовик наехал на него, он вскинул голову и взвился снова – чтобы на этот раз напасть на Уэйна. С силой оттолкнувшись задними ногами, конь бросился на грузовик, оседлав радиатор, словно кобылу. Подковы, скользнув по металлу, высекли искры, послышался громкий хруст – это под ударом копыт треснуло ветровое стекло. Уэйну сквозь мелкие трещины ничего не было видно. Где девочка? Боже! Где же, как не под колесами?!

Уэйн с размаху грохнул кулаком по треснувшему стеклу – оно опало, рассыпавшись на осколки, и он снова увидел коня – тот все еще был на капоте. Его правое копыто застряло в распорках бокового зеркала… он отчаянно ржал, усыпанный стеклянным крошевом, в углах оскаленного рта выступила кровавая пена. Другой конь, сильно прихрамывая, жался к краю дороги, пытаясь уйти от опасности, по-прежнему таща за собой запутавшегося в стремени седока.

А грузовик продолжал катиться. После того как он выехал из туннеля, ни его, ни трейлер уже ничего не сдерживало, никакие удары… они неслись вперед – тупое смертоносное орудие, – взрывая снег, как океанский лайнер – волны. Так как в силу инерции более тяжелый трейлер двигался сейчас быстрее грузовика, его на какое-то время вынесло вперед, и тут застрявший на капоте конь сделал отчаянную попытку высвободить ногу. Вырвав с мясом распорку для зеркала, он оказался наконец на свободе и моментально исчез из поля зрения Уэйна. На мгновение наступила полная тишина – такая бывает перед бурей. Уэйн видел, как вынесенный вперед трейлер развернуло боком и он стал медленно сближаться с грузовиком. Второй конь оказался как раз между ними – в западне, которая с каждой секундой сокращалась в размерах. Конь в ужасе замер, не зная, что делать. Уэйну показалось, что сброшенная маленькая всадница приподняла с земли голову и посмотрела на него, не ведая, какая махина надвигается на нее сзади. А через миг девочку уже не было видно: трейлер проехал по ней, одновременно зажав коня, словно бабочку в альбоме. Он раздавил его с кошмарным лязганьем и грохотом…

– Эй? Грейси? – позвал Роберт Маклин, стоя у двери черного хода с двумя большими пакетами продуктов. Не дождавшись ответа, он прошел в кухню и свалил пакеты на стол.

Роберт предпочитал закупать все необходимое до приезда Энни. Иначе пришлось бы проторчать в супермаркете не меньше часа: когда они приходили туда вдвоем, Энни подолгу размышляла, что именно выбрать. Роберта всегда это страшно изумляло. Ведь на работе ей приходится принимать быстрые решения, заключая договоры на тысячи, на миллионы долларов! А тут ломает голову над тем, какой взять соус. И денег они вдвоем тратили гораздо больше, потому что Энни, не зная, какой соус предпочесть, покупала все, какие имелись в магазине.

Конечно, его предприимчивость имела и свои минусы: Энни могла раскритиковать покупки. Однако, взвесив, как истинный юрист, все «за» и «против», Роберт пришел к выводу, что покупать продукты одному – меньшее зло.

Записка Грейс по-прежнему лежала у телефона. Роберт взглянул на часы. Начало одиннадцатого. Утро дивное, и девчонкам, наверное, захотелось покататься подольше. Он промотал назад автоответчик, снял куртку и стал разбирать продукты. На автоответчике было два сообщения. Роберт улыбнулся, услышав назидания Энни. Она, видимо, позвонила сразу же после его ухода. Смешно, велела ему вставать, а его уже и дома не было. Второе сообщение было от миссис Дайер, хозяйки конюшни. Она всего лишь просила ей позвонить. Но что-то в ее голосе заставило Роберта похолодеть от ужаса.

Вертолет завис над речкой, затем, слегка наклонив нос, взмыл над лесом, наполнив долину гулом. Сделав еще один круг, пилот бросил взгляд на дорогу. Там стояли машины «Скорой помощи», полицейские машины и спасательные службы, мигали красные огоньки. Все машины веером окружили огромный грузовик с длинным капотом. Место для посадки было хорошо видно, но один из полицейских зачем-то изо всех сил размахивал руками.

Они долетели сюда из Олбани всего за десять минут, однако медики успели тщательно проверить аппаратуру и теперь наблюдали, как, сделав круг, заходил на посадку вертолет. Реку внезапно осветило солнце, и вертолет, следуя за собственной тенью, накрывшей скопление машин, стал медленно опускаться.

Сквозь стекло полицейской машины Уэйн Тэннер следил за кружащим в небе вертолетом и видел, как тот мягко пошел на посадку.

Уэйн был закутан в одеяло, и ему дали чашку с чем-то горячим, однако он так и не сделал из нее ни одного глотка. Он не понимал того, что происходит, и не мог вникнуть в смысл отрывистых переговоров полицейских по рации. Ныла спина, саднило руку – небольшой порез на ней против его воли обработала и перевязала женщина-врач, словно не хотела, чтобы он выглядел совсем не пострадавшим в этой жуткой мясорубке.

Купмен, молодой помощник шерифа, – в его-то машине Уэйн и сидел – беседовал со спасателями, стоя у его грузовика. Рядом, облокотившись на капот старенького светло-синего пикапа, стоял, прислушиваясь к разговору, приземистый охотник в меховой шапке – он и поднял тревогу. Охотник из леса услышал грохот и сразу же побежал на фабрику позвонить в полицию. Приехавший на место аварии Купмен увидел Уэйна, сидящего в снегу у дороги. Помощник шерифа был совсем зеленым юнцом и никогда не видел раньше такой страшной катастрофы, но держался молодцом. Когда Уэйн сказал ему, что сделал вызов по девятому каналу своего радиопередатчика, на лице парня отразилось разочарование. «Девятый» осуществлял связь с полицией штата – уже через несколько минут стали подъезжать ее машины и буквально заполонили все вокруг, – Купмен был тут явно лишним, ему уже не светило выбиться в герои дня.

На снегу у грузовика Уэйн видел отблески пламени оксиацетиленовых горелок; с их помощью спасатели разрезали покореженные обломки трейлера и турбин. Он отвел глаза, стараясь отогнать воспоминание о том, что было после столкновения.

Сначала он ничего не слышал, голос Гарта Брукса все так же, словно ничего не случилось, несся из магнитофона, а сам Уэйн, потрясенный тем, что уцелел, вылез из кабины, не зная, он это или только его дух. Трещали сороки, и сначала Уэйну показалось, что те, другие, звуки тоже исходят от них. Но нет, эти звуки были слишком надрывными, слишком надсадными – этот страдальческий вопль издавал зажатый между трейлером и кабиной умирающий конь. Зажав уши, Уэйн побежал прочь.

Он слышал, как врачи говорили, что одна из девочек пока жива, и видел, как у ее носилок суетятся люди, подготавливая ее к транспортировке на вертолете. Один прижимал к ее лицу кислородную маску, другой держал капельницу. Тело второй девочки уже увезли.

Красный автомобильчик подъехал недавно, из него вылез бородатый великан, прихватив с заднего сиденья черный рюкзак. Бросив его за плечо, он направился к Купмену, который повернулся к нему, здороваясь. Они перекинулись несколькими словами, и Купмен повел бородача за грузовик, где Уэйн уже не мог их видеть – туда, где работали с горелками спасатели. Когда они вновь возникли в поле зрения Уэйна, бородач выглядел очень мрачным. Они поговорили с охотником, тот, выслушав их, кивнул и вытащил из своего пикапа нечто, напоминающее зачехленную винтовку. Теперь все трое направлялись к Уэйну. Купмен открыл дверцу автомобиля.

– Как вы?

– Я-то нормально.

Купмен кивнул в сторону бородача.

– Это мистер Логан, местный ветеринар. Нам нужно найти второго коня. Теперь, с распахнутой дверцей, Уэйн хорошо слышал шум горелок. Его вдруг затошнило.

– Куда бы он мог побежать? А?

– Не знаю, сэр. Но не думаю, что он далеко.

– Ладно. – Купмен положил руку на плечо Уэйна. – Мы скоро вывезем вас отсюда. Потерпите еще немного?

Уэйн кивнул. Купмен захлопнул дверцу, продолжая говорить с ветеринаром, но Уэйн не мог расслышать слов. За их спинами поднялся в воздух вертолет, забравший девочку. Порыв ветра сорвал чью-то шляпу. Но Уэйн ничего этого не замечал. Он видел перед собой пасть коня в кровавой пене и его исступленный взгляд сквозь разбитое ветровое стекло. Этот взгляд будет еще долго преследовать Уэйна во сне.

– Нам удастся его прищучить, а?

Дон Фарлоу сидел за столом, читая контракт, а Энни стояла рядом, заглядывая ему через плечо. Юрист не отвечал, только приподнял рыжеватую бровь.

– Удастся, – нетерпеливо сказала Энни. – Я уверена в этом.

– Думаю – да, – согласился наконец Фарлоу.

– Знай наших! – Энни победно вскинула руку и отошла от стола, чтобы налить себе еще чашечку кофе.

Они сидели здесь уже полчаса. Энни поймала такси, но попала в пробку и последние два квартала шла пешком. Нью-йоркские шоферы боролись со снегом единственным известным им способом – яростно гудели и крыли друг друга крепкими словами. Фарлоу уже ждал ее, между делом готовя кофе. Энни нравилась эта его манера – всюду устраиваться как дома.

– Он, естественно, будет все отрицать, – сказал Фарлоу.

– Но это его точные слова. И у нас полно доказательств. Ему не отвертеться.

Энни уселась с кофе за свой стол – большое и асимметричное творение из вяза и ореха, подарок английского друга – тот сделал его, когда Энни, удивив всех, оставила журналистику и начала издательскую карьеру. Стол перекочевал вслед за ней с прежнего места работы и обосновался здесь, вызвав нескрываемое раздражение профессионального дизайнера, приглашенного за большие деньги переделать кабинет бывшего редактора согласно вкусу Энни. Дизайнер, считавший, что стол разрушает весь его гениальный замысел, в отместку устроил в комнате нечто невообразимое. Эту какофонию форм и цветов он совершенно серьезно величал эклектическим деконструктивизмом.

Однако здесь хорошо смотрелись абстрактные рисунки трехлетней Грейс – сначала девочка этим очень гордилась, но с годами стала смущаться. Рисунки висели на стенах среди разных наградных листов и фотографий улыбающейся Энни с разными литературными знаменитостями. Портреты близких – Грейс, Роберта и отца – располагались так, чтобы их могла видеть только Энни, – на ее письменном столе.

Сейчас Энни смотрела поверх этих фотографий на юриста. Непривычно видеть на Фарлоу не его обычный строгий костюм, а старую куртку и кроссовки. Она представляла его на отдыхе более элегантным, в стиле «Братьев Брукс»: слаксы, мокасины и тонкий вязаный свитер. Фарлоу улыбнулся ей.

– Ну так что же? Хочешь судиться?

– Конечно, хочу, – она засмеялась. – В контракте он обязуется не вступать в переговоры с прессой. И к тому же он обвиняет меня в том, что я искажаю факты.

– Учти, во время процесса он не раз повторит свою историю – и огласка будет много больше.

Энни нахмурилась:

– Дон, не надо на меня давить. Фенимор Фиске – подлый, гнусный, бездарный старый осел.

Фарлоу улыбнулся и поднял руки, сдаваясь.

– Не темни, Энни, скажи, чего ты добиваешься?

– Пока он здесь работал, от него не было никакого проку – одни неприятности; и теперь, когда он наконец убрался, продолжается та же история. Я хочу всыпать горяченьких по его морщинистой жопе.

– Это что, у вас так в Англии говорят?

– Нет. Мы говорим – задать жару его дряхлой заднице.

– Ладно. Здесь командуешь ты.

– И тебе лучше об этом не забывать.

На столе у Энни зазвонил один из телефонов. Она сняла трубку.

Это был Роберт. Спокойным, бесстрастным голосом он сообщил, что с Грейс произошел несчастный случай. Ее отправили в олбанскую больницу, сейчас она в реанимации. Пока без сознания. Энни нужно доехать на поезде до Олбани – там он ее встретит.