"Федор Панферов. Бруски (Книга 1) " - читать интересную книгу автора

риги- перекошены, около риг - и то не везде - торчат остатки стогов
прошлогодней соломы. За зиму они почернели и стали походить на кукиши. Вот
так - три десятка кукишей торчат вверх. Но Николай и на эти кукиши смотрит с
завистью: у него и того нет. Осталась перепрелая, вонючая мякина, и то
два-три раза дашь корове - и зубы на полку. Придется, видно, ночкой темной
по чужим гумнам побегать, потом все лето не смотреть в глаза соседу. А что ж
делать? Ведь корову не убедишь, чтобы она не ела. Николай и так каждый день
по утрам с ней разговаривает:
- Экая! Жрет и жрет! Да что, стыда, что ль, у тебя нет: мякина подходит
к концу, а ты знай - жрешь.
Возможно, Николай промечтал бы около корзинки с мякиной до вечера, если
бы не обильное солнце. Оно палит ему прямо в спину - такое теплое, ласковое,
как рука матери. И Николай невольно переводит взгляд с гумен на Волгу. Она,
покрытая тающим льдом, вздутая, перепачканная разжиженным навозом, кажется
огромным пегим волдырем. Но это Волга, а не какая-то там речушка. Волга
матушка-река, кормилица, - вот какая это река. Она скоро сбросит с себя
зимнюю кору - и разольется же! У-у-у! Конца-краю ей не будет.
- Волга, Волга, мать родная... - запел было он и тут же оборвал: "Вот
еще. Услышат, смеху не оберешься. Домой надо. Бездельник!" - и он уже было
шагнул в сторону села, но солнце, весна, Волга - покорили его: ему
захотелось развалиться на припеке, как когда-то, когда он еще был
беззаботным вихрастым пареньком.
Вот и утес Стеньки Разина, высокий, внизу - пропасть. Отсюда видны
далекие заволжские степи. А в степях деревушки. Он у нас, Николай, какой-то
чудной: ему все кажется шиворот-навыворот. И тут, ему кажется, в степях не
деревушки, а просто кто-то в непогоду лаптями натоптал. Лапоть так, лапоть
этак - вот и двор. И он над этим обязательно бы посмеялся, но кругом все
дышит, все колышется, все тянется к солнцу, и поэтому Николай проговорил:
- Ну и благодать же, - и уже отодвинул было корзинку с мякиной в
сторонку, уже хотел было прилечь на припеке и, несмотря ни на что, подремать
часок-другой. Он даже было прикрыл глаза, опустился на колени, но тут же
вскочил.
Через Волгу, по дороге, покрытой разжиженным навозом, пробирался
человек. Он то осторожно, иногда по колено в воде, двигался по направлению к
Широкому Буераку, то вскакивал на бурый ухаб и некоторое время стоял на нем,
поводя головой, как сорока с куста.
"Куда же это он прется?" - с тревогой подумал Николай, зная, что дорога
оторвалась от берегов, что лед стал ломкий, что и вообще-то вся ледяная,
пегая кора на Волге хотя и медленно, но упорно всей своей массой движется
вниз, что остались какие-то минуты и вся эта масса взорвется и хлынет по
течению. Да, да. Николай хорошо знает, какую опасность таит в себе Волга,
когда она, сбрасывая с себя ледяную рубашку, стонет, как роженица. Например,
однажды вон там, где Крапивный овраг изрезанными губами упирается в Волгу, у
барина Сутягина река проглотила тройку лошадей. Не зря эту водяную ямину
зовут "Чертовой прорвой". А теперь там пучится и, кажется, шипит
позеленевший лед...
"Как же это он один идет!" - Николай хотел было помочь человеку, но,
глянув на Волгу, на водяные прогалины около берегов, развел руками...
Пешеход в эту минуту спрыгнул с ухаба и двинулся вверх - туда, где лед
еще лежал нетронутым. И Николай успокоился, вернее - успокоил себя, сказав: