"Леонид Панасенко. Садовники Солнца (Авт.сб. "Садовники Солнца")" - читать интересную книгу автора

слепой вакуум не самое лучшее место для обитания организованной материи.
Мне неизвестны желания. Но мне отчаянно надо... немного тепла и света!
Тепла и света...
Что-то в этой "исповеди" астероида показалось мне занятным. Насмехаясь
над самим собой, я все же развернул космобот дюзами к астероиду и включил
малую тягу. Я кружил вокруг "гостя". Веселое атомное пламя со всех сторон
облизывало угрюмую глыбу. Кое-где ее поверхность уже раскалилась,
затеплилась вишневым светом. Поползли первые трещины. Из них клубами
вырывался то ли пар, то ли газ.
Затем астероид... лопнул. Заметив, что он раскалывается на несколько
частей, я на всякий случай дал полную тягу и ушел от него километров на
семьсот.
И тут меня вызвала Венера.
- Ты знаешь?! - ошалело кричал мой коллега. - Только что получили
сообщение с Меркурия! Там та-а-кое происходит... Ты знаешь, эта "бомба"
приблизилась к планете на расстояние полутораста километров... да, да, в
районе терминатора, и вдруг...
- Знаю, - перебил я его, глядя на свой обзорный экран. - Я знаю, что у
них там происходит! У них первый праздник света. Бомба, а точнее - спора,
взорвалась. В аспидно-черном небе Меркурия распустился огромный цветок.
Бледно-зеленый двулистник, похожий на бабочку. Его эфирные лепестки
колеблются, словно не могут удержать более плотные изумрудные вкрапления.
Вот, вот, смотрите, они падают. Они посыпались, как дождь. Зеленый дождь
на Меркурии! Я не знаю, что вырастет из этих искорок жизни, но всходы
будут. Обязательно будут!"
Платов умолк, перевел дыхание.
- Выходит, Янин создавал свои "аксиомы" не только умозрительно, -
заметил Антуан.
- Почему же? - удивился Платов. - Именно умозрительно. Он-то и сущность
космической споры сначала умом узрел.
- Интересно, - согласился Антуан. - Правда, я не знал, что Янин мыслит
и разговаривает в таком романтично-возвышенном стиле.
Платов смутился.
- Не воспринимайте все так буквально, - сказал он. - Моя книга не
совсем документальная.


В разлуке Антуан, сколько помнил себя, без четверти десять всегда
звонил матери. Всегда, везде, ежедневно. Это стало такой же потребностью,
как потребность есть, пить или спать. Иногда они только обменивались
пожеланиями доброй ночи, а в иные дни могли говорить по полчаса и больше.
Особенно затягивались их беседы, когда мама показывала факсимильную копию
какой-нибудь старой книги и спрашивала нечто вроде сегодняшнего:
- Тебе знакомо имя Генри Джеймса, мой мальчик?
Он, конечно, признавался: "Впервые слышу!" - и морщинки на ее лице
разглаживались, в глазах зажигался свет.
- Я давно читала о нем, - говорила мама (вот уже сорок лет она работала
программистом-библиографом в Национальной библиотеке) - а сегодня
раскопала прижизненное издание. Заметь, совершенно случайно.
Антуан рассказал, что завтра встреча с академиком и что в институте