"Леонид Панасенко. Как горько плакала Елена (Авт.сб. "Мастерская для Сикейроса")" - читать интересную книгу автора

До ужина еще целый час, но мама с папой должны постоять под душем и
переодеться. Сегодня штормит, и бурые волны облепили всех песком. Я не
купалась, только в пену приседала - и то как поросенок.
Мы идем через заросли бамбука, в которых, говорят, живут змеи. А еще я
видела позавчера, как в бамбуках целовались парень и девушка, которые
сидят за соседним столиком. Парень мне нравится - он хорошо играет в
теннис и каждый день плавает за буйки. А девчонка противная. Когда берет
вилку, то на полкилометра отставляет палец и еще мажется фиолетовой
помадой.
- А почему взрослые прячутся, когда целуются? - спрашиваю я.
Родители смеются. Папа, как попугай, повторяет:
- Вырастешь - узнаешь.
Родители идут в корпус, а я пока могу поиграть.
- Я тебя потом позову, - говорит мама. - Держи свой мяч.
Мяч огромный, разноцветный. Он катится с шорохом, будто автомобиль, а
когда ударяется, падая с высоты, то глухо бумкает.
Прыг, скок, бум! Прыг да скок.
- Лети, мой золотой. Лети, мой красивый!
Мяч вдруг ударяется о скамейку и катится в глубь самшитовой рощицы.
Я бегу за ним и возле первых деревьев останавливаюсь. Боязно! Мне
нравится самшит: он какой-то пыльный, древний, таинственный. И слово
"самшит" вкусное, шероховатое. Но в самшитовых зарослях очень темно. Даже
днем сумрачно, а сейчас уж солнце садится.
Ничего не поделаешь, надо идти. Не просить же в самом деле взрослых,
которые прогуливаются перед корпусом, отдыхают на скамейке. Ничего, я
быстренько...
Бегу в том направлении, куда покатился мяч. Где же он? Пыльную тьму
кое-где прорезают золотистые солнечные нити. Одна из них дрожит прямо
перед глазами. Вот, кажется, мяч. Наклоняюсь, чтобы схватить его и
пуститься наутек, но правая рука вдруг уходит в пустоту, ее выворачивает
непомерная тяжесть. В моей руке... ЗЕЛЕНАЯ ХОЗЯЙСТВЕННАЯ СУМКА, КОТОРУЮ
НАБИЛА ТОЛЬКО ЧТО НА РЫНКЕ...


ЗЕЛЕНАЯ ХОЗЯЙСТВЕННАЯ СУМКА, КОТОРУЮ НАБИЛА ТОЛЬКО ЧТО НА РЫНКЕ молодой
картошкой, огурцами, редиской, цепляется одновременно и за ноги, и за
ступени. Проклятый лифт - опять испортился, будет теперь грохотать дверьми
каждую минуту.
Вот и седьмой этаж.
В такт ударам двери лифта, застрявшего на четвертом, большой
задыхающейся рыбой бьется сердце! Вот! А мне едва сорок исполнилось.
Полный набор: тахикардия, варикозное расширение вен - куда ж тебе,
дурочка, сумки таскать? - и нервы, нервы... Чего только не валяется в
сумочке. Седуксен, нигексин, наконец, элениум. Снадобья, как иногда сама
над собой подшучиваю, от "сказа". От тех безобразных вспышек гнева,
которые возникают из тысячи крошечных причин и которые по большому счету
портят нашу жизнь. Все дело, наверное, в несоответствии, в несовпадении
образов жизни, - моего и Костиного. Хотя сонливость его я могла бы если не
принять, то понять - а не могу, срываюсь. Могла бы также помнить, что его
привычка раздраженно возражать по любому поводу - не суть его души, а