"Орхан Памук. Меня Зовут Красный" - читать интересную книгу автора

чем умрет, что решением кадия Ускюдара женщина сегодня разведена с мужем, не
вернувшимся с войны.
Имам взял золотые и обещал надеть соответствующие одежды, привести в
порядок волосы, бороду, кавук и прийти для совершения свадебного обряда. Он
спросил, в каком доме состоится церемония, я объяснил ему.
Мангал приятно обогревал маленькую парикмахерскую. Я размяк под ловкими
пальцами парикмахера. После стольких невзгод жизнь неожиданно преподнесла
мне сегодня самый большой подарок, какой только могла преподнести. У
открытой двери вдруг возникло какое-то движение, я повернулся: Шевкет!
Он волновался, но смело подошел и протянул мне записку. Неужели плохие
вести? Я похолодел. Развернул записку:
"Без свадебного кортежа замуж не пойду. Шекюре".
Поскольку Шекюре не уходила в дом мужа, а наоборот, я поселялся в ее
доме, свадебный кортеж был особенно важен. Я не мог снарядить богатых друзей
и родственников, посадить их на лошадей и прислать к дому невесты. Но все же
я сел на свою белую лошадь, взял с собой двух товарищей детства, которых
встретил в Стамбуле за эти шесть дней (один стал писцом, как я, другой
владел баней), прихватил любезного парикмахера, что во время бритья с
повлажневшими глазами пожелал мне счастья, и в таком составе мы прибыли к
дому Шекюре, так, будто собирались увезти ее в другой дом, в другую жизнь.
Хайрие, открывшей дверь, я дал солидный бакшиш. На Шекюре было красное
одеяние невесты, лицо было скрыто под розовым покрывалом, спадающим до полу.
Участники кортежа и гости заполнили дом (из угла на меня опасливо
посматривал Орхан). Все вели себя так, будто не чувствовали ничего
необычного, но я начал задыхаться оттого, что в ноздри, в легкие мне
проникал трупный запах - я был знаком с ним по войне: такой запах исходил от
оставшихся под солнцем трупов, раздетых и разутых, лица, глаза и губы
которых были изъедены дикими зверями и хищными птицами.
Но позже, когда имам-эфенди в полутемной комнате, где лежал Эниште,
совершал обряд нашего с Шекюре обручения, внутри у меня звучала музыка.
Перед совершением обряда Хайрие хорошенько проветрила комнату,
поставила свечу в угол, так что освещение было минимальным, и Эниште лежал
не как труп, а как больной; свидетелями были мой друг парикмахер и один
старик из квартала. Во время торжества, которое закончилось пожеланиями и
наставлениями имама и всеобщей молитвой, старичок, обеспокоенный здоровьем
Эниште, сделал было шаг в сторону покойного, но тут обряд окончился и я
бросился и истово приложился к усыхающей руке моего Эниште:
- Не волнуйтесь, не сомневайтесь, дорогой мой Эниште, - закричал я, - я
сделаю все, что от меня зависит, чтобы Шекюре и дети жили в сытости,
достатке, покое и любви.
Почетным гостям я сказал, что больной хотел бы остаться один. Они тут
же вышли и отправились в боковую комнату, где мужчины ели приготовленный
Хайрие плов и жареную баранину (запах тмина, тимьяна и жареной баранины
перемешался с трупным запахом), а я рассеянно, как хозяин дома, прошел в
прихожую, не задумываясь открыл дверь в комнату Шекюре и, не обращая
внимания на ужас женщин при виде вошедшего мужчины, ласково посмотрел в
глаза Шекюре, которые при моем появлении озарились счастьем:
- Отец зовет тебя, Шекюре. Иди поцелуй ему руку.

Я - ШЕКЮРЕ