"Солнце и луна" - читать интересную книгу автора (Райан Патриция)

Глава 16

Ему снилась Филиппа. Сон был так хорош, что не хотелось просыпаться.

– Хью! – услышал он тихий голос и почувствовал щекой прикосновение нежных пальцев.

– М-м…

Он коснулся губами теплой ладони. Он все еще наполовину спал и видел во сне, как Филиппа, присев рядом на край узкой кровати, снимает сорочку. Лунный луч из амбразуры окна скользил по обнаженному телу…

Рассудок, просыпаясь, подсказывал, что это всего лишь сон. Они с Филиппой делили постель как брат и сестра, но охватившее его возбуждение не имело ничего общего с братскими чувствами.

– Проснись, Хью!

Он открыл глаза, думая, что увидит комнату залитой солнцем. Однако утро еще не наступило, и убогая комнатка была погружена во тьму, если не считать слабо теплящейся свечи на ночном столике. Филиппа и в самом деле сидела на постели рядом с Хью, но была самым благопристойным образом одета – в бесформенную ночную рубашку до пят, которую он так ненавидел. В испачканных чернилами пальцах она держала кусок пергамента.

– Готово!

– Что готово, любовь моя?

Она глянула ему в лицо и тут же снова опустила глаза. Хью смутился. Ласковое словечко вырвалось бессознательно, в полусне, и он понятия не имел, как теперь выкрутиться. Но это и не потребовалось.

– Я расшифровала!

– Не может быть.

– Ты же знаешь, как я азартна!

Прошедшие четыре дня в стенах Холторпа Хью посвятил осторожным расспросам гостей и прислуги – и без всякого результата. Он также осмотрел замок, но не нашел ничего подозрительного. Накануне Филиппа упросила Клер взять ее на соколиную охоту. Олдос, как и ожидалось, потащился с ними. Таким образом, у Хью появился шанс обыскать комнаты брата и сестры. Надо сказать, с его приездом воздыхатель Филиппы перебрался в куда более роскошную спальню в главном крыле, где в результате поисков Хью не нашел ничего более интересного, чем томик в кожаном переплете под названием «Проповеди благочестия», на деле полный непристойных стихов с соответствующими иллюстрациями.

В комнате Клер Хью повезло больше: за гобеленом обнаружился тайник с каким-то письмом на иврите. Хью знал этот язык не хуже латыни, французского и греческого, но прочесть письмо не смог: оно оказалось зашифрованным. Попытка найти ключ к шифру (обычно это бывал плотный лист пергамента с прорезями) не удалась – очевидно, его спрятали еще более тщательно. Размеры замка и лабиринты его коридоров не оставляли надежды на успех поисков. Хью сделал единственное, что мог: снял с письма копию, которую ночью перед отходом ко сну показал Филиппе. Иврита она не знала (Хью был так обрадован этим пробелом в ее образовании, что едва сумел сохранить невозмутимый вид), но решила, что могла бы найти ключ, знай она алфавит. Хью написал для нее все двадцать шесть букв еврейского алфавита, хотя и не верил в успех. За годы службы в ведомстве лорда Ричарда ему не раз приходилось сталкиваться с зашифрованными посланиями, и он хорошо знал, что расшифровать их не каждому по плечу. Сам он давно признал свою непригодность к расшифровке и поручал это одному монаху, обладавшему исключительной интуицией в такого рода делах. К несчастью, примерно год назад тот умер от заворота кишок.

– Который час??? – спросил Хью, с трудом подавив зевок.

– Недавно прозвонили к заутрене. Да взгляни же, наконец!

Немилосердно зевая, он уселся в постели.

– Это был не столько сложный, сколько кропотливый труд. Я перевела все это на латынь.

– Как же ты сумела, не зная языка?

– Это было написано не на иврите, просто с помощью еврейского алфавита. Тот, кто зашифровал письмо, придумал заменить латинские буквы по довольно интересной системе. Я сразу подумала, что изначально это должна быть латынь, ведь ее знает каждый клирик! – Филиппа говорила быстро и взволнованно, с почти детским воодушевлением. – Кто-то предпочитает шифровать с помощью знаков Зодиака, кто-то выбирает другой язык, но разгадка состоит в том, чтобы вычислить, какие буквы за всем этим скрываются. Я думаю, иврит был использован потому, что на нем здесь почти не говорят и уж тем более не пишут. Нам повезло, что ты так образован!

Не ограничившись комплиментом, Филиппа ласково коснулась руки Хью и только потом углубилась в детали расшифровки. Из ее объяснения он понял лишь то, что это был метод проб и ошибок, остальное просто не осело в памяти из-за короткого прикосновения и слов, что он «хорошо образован». В груди что-то всколыхнулось, поднялось с неожиданной силой к самому горлу. Хью вдруг с пронзительной ясностью понял, что соловей может – да-да, может, черт его возьми! – хлопнуться в обморок от аромата розы!

– …и дело было сделано! – закончила Филиппа с торжеством. – Вот он, ключ!

Хью взял протянутый ему листок и бессмысленно уставился на то, что Клер, должно быть, тщательно запрятала в одном из укромных уголков своего необъятного замка.

– Ты – замечательная женщина! – заявил он убежденно.

Кровь бросилась Филиппе в лицо, это было заметно даже в тусклом мерцающем свете свечи.

– Тебе совсем неинтересно, о чем шла речь в том письме?

– Почему, интересно. – Хью в очередной раз зевнул и заложил руки за голову. – Не хочешь прочесть сама?

– Это письмо адресовано Клер. – Филиппа откашлялась. – «От Элеоноры, графини Пуатье, герцогини Аквитанской и королевы Англ…»

– Что?! – Хью подскочил, сразу забыв про сон. – От королевы?

Филиппа засмеялась, увидев ошеломленное выражение его лица.

– Дай сюда, я сам прочту! – Несколько минут он жадно вчитывался в расшифрованное послание. – Страсти Господни! Вот это да!

Письмо было написано месяц назад и служило ответом на письмо Клер королеве Элеоноре, в котором, судя по всему, была описана подготовка к активным действиям по имя «быстрой и решительной победы». Королева высказывала резкое недовольство, по ее словам, «кощунственной беспечностью».

«Даже помыслить о таком – уже предательство, измена, а ты пишешь открытым текстом, как о мимолетной любовной интрижке! Для чего, скажи на милость, я снабдила тебя шифром перед отъездом из Пуатье? Подобное легкомыслие заставляет меня усомниться в правильности моего выбора. Вы с братом не заслуживаете доверия! Грязные крысы – вот кто вы в моих глазах, создания, низкие душой, готовые на все ради придворной интриги, которой потом можно похвастаться. Такие люди в нашем деле скорее помеха, чем помощь. Спрячьте за зубами свои болтливые языки – или вы навсегда их лишитесь! И это не пустая угроза, леди Клер. В Холторпе у меня есть свой человек, в случае чего он сумеет о вас позаботиться. Может статься, что ни ты, ни твой брат больше не увидите света дня до конца своих жалких жизней!»

– И у королевы здесь есть шпион! – воскликнул Хью. – Кто бы это мог быть? Один из гостей?

– Возможно. Все они были при дворе или в Пуатье, или в Париже у Людовика, верного сторонника Элеоноры.

– Значит, это может быть кто угодно?

– Не совсем так. Речь идет о человеке, способном отрезать язык. Я полагаю, никто из гостей на это не способен.

– Волк бывает и в овечьей шкуре, – возразил Хью. – Не суди по внешним признакам.

– Тристан де Вер? – предположила Филиппа. – В Пуатье он как будто был доверенным лицом королевы.

– Тристан? Хм… может ли трубадур быть шпионом и хладнокровным убийцей? Одно другому не мешает! А как насчет капеллана, отца Николаса? Возможно, он послан сюда королем Людовиком по личной просьбе королевы. Я бы не исключал Робера д'Оври, Симона де Сен-Элена и…

– Рауля д'Аржентана, – подсказала Филиппа.

– Только не он!

– Ты сам сказал, что это может быть любой.

– Но не Рауль.

– Он под башмаком у жены, а леди Изабелла – фаворитка Марии де Шампань. К тому же Рауль был наемником, убийство для него – дело привычное.

– Только на поле битвы. В мирное время он кроток, как ягненок.

– А сама леди Изабелла? Это ведь может быть и женщина! В конце концов, в Пуатье они забрали все в свои руки.

Хью подумал: «Вполне возможно, раз уж король Генрих махнул рукой на брак, который изначально был любовным союзом, а вовсе не политической сделкой». Сам Хью с презрением относился к браку по той причине, что его собственный отец развлекался с любовницей, пока жена лежала в родовых муках, давая жизнь второму ребенку. Этот велеречивый господин обожал детей – потому и выбрал себе в содержанки девочку четырнадцати лет, которой на вид было не более десяти. Он вернулся домой, когда жену уже похоронили. Если бы Элеонора не была королевой и от нее не зависели судьбы многих тысяч людей, симпатии Хью были бы всецело на ее стороне.

Пока он раздумывал, Филиппа мысленно перебирала гостей леди Клер.

– Маргерит де Роше. Ее нельзя исключать только по той причине, что они с Клер дружны.

– Ей не до политики, она всецело занята постельными делами.

– Это верно, но жестокость у нее в крови. Убийство могло бы подстегнуть ее чувственность.

– Возможно, возможно… – На Хью снова навалилась зевота. – Давай вернемся к этому позже, наутро.

– Ладно… – Филиппа тоже зевнула.

Запрятав переведенный документ в специальное отделение дорожного сундука (хитроумная выдумка лорда Ричарда), она задула свечу и принялась устраиваться на узкой постели рядом с Хью. Ему пришлось подвинуться, чтобы она уместилась, солома матраца протестующе захрустела под его весом. Филиппа доверчиво прильнула к нему, и приятельское объятие вышло само собой, без всякого усилия.

Когда Олдос перебрался на новое место, Клер невозмутимо предложила Хью занять его спальню, несравненно лучше обставленную, чем комната Филиппы. Хью обрадовался, но Филиппа отказалась наотрез под тем предлогом, что в той постели будет видеть сны про свистящий хлыст. Она посвятила Хью в подробности сцены, невольным свидетелем которой стала, и простодушно спросила, так ли это гнусно, как она сочла в первый момент. Ему стоило труда воздержаться от шуточек, как когда-то по поводу Олдоса и Эллы, но он все же справился с собой и вместо этого прочел Филиппе краткую лекцию о том, что может происходить между людьми в постели. Она слушала с открытым ртом и круглыми глазами, кое-что нашла отвратительным, кое-чем была заинтригована, а это, в свою очередь, так заинтриговало рассказчика, что он счел за лучшее завершить рассказ и в будущем к нему не возвращаться.

В сложившейся ситуации им не следовало углубляться в тонкости плотских утех. Хью вполне хватало и того, что он вынужден был из ночи в ночь делить постель с Филиппой, видеть бесстыдные сны и просыпаться рядом с ней мучительно напряженным без какой-либо возможности удовлетворить свое желание. Дважды он проснулся оттого, что терся о ее бедро своей восставшей плотью. К счастью, это ее не разбудило, но он лежал потом долгие часы без сна, упиваясь сладостным ароматом спящей женщины и одновременно изнемогая от страсти.

Одним словом, это было и счастье, и мука – вот так спать на одной постели, словно супружеская пара, давно пережившая пик любовных отношений. Было в этом и нечто совершенно неожиданное. Хью никогда еще не спал с женщиной без того, чтобы не овладеть ею, но то было всего лишь слияние тел, а с Филиппой их объединяло большее: общие мысли, чувства, оценка людей и событий. Каждый вечер, прежде чем лечь в постель, они долго разговаривали и против всех ожиданий Хью, в самом деле, постепенно становились близкими друзьями. Он не переставал мечтать о большем, но и имел больше, чем когда-либо мог мечтать.

– Ты и раньше занималась расшифровкой, я правильно понимаю? – спросил он.

– Ну да, – сонно ответила Филиппа. – Этому меня научил дядюшка Лотульф, а его – личный шифровальщик короля Людовика.

Хью молча кивнул. Он уже знал о странном детстве девочек-двойняшек в замкнутом схоластическом мирке при соборе Парижской Богоматери, но о своем предпочел умолчать. Самые печальные воспоминания детских лет были похоронены глубоко в его душе. Он ненавидел свое детство – какой толк был в том, чтобы разделить эту ненависть с другом?

– Мы с Адой обожали волшебный мир кодов и шифров, – говорила Филиппа, – выдумывали свои собственные, чтобы общаться втайне от других. И так продолжалось, пока нам не исполнилось шесть лет.

– Шесть! – изумился Хью.

– Ну, мы начинали с простейших кодов типа зеркального, потом перешли к взаимозамене букв и тому подобному. Какое-то время нам было интересно включать в шифровку математические формулы, шифровать по спирали, с помощью карты и…

– Карты?

– Это очень просто. На обычной карте один участок несет в себе тайное послание: группа деревьев или схема города. Впрочем, закодировать письмо можно в любую картинку.

Хью начал смеяться.

– Что смешного?

– Ничего, – сказал он, крепче прижимая ее к себе и вдыхая слабый запах лаванды, исходивший от разметавшихся но подушке черных волос. – Я рад, что встретил тебя. Ты особенная.

Филиппа умолкла, а он подумал, что она не просто особенная, а потрясающая, несравненная. Накануне она успокоила его, что все в порядке, можно больше не опасаться насчет возможной беременности. Хью ощутил громадное облегчение, а Филиппа заявила, что и сама очень рада. Однако он прочел в ее глазах, что это не совсем так, и удивился тому, что независимой, образованной женщиной владеет тот же материнский инстинкт, как и любой темной простолюдинкой. Как ни странно, это еще выше подняло Филиппу в его глазах.

– А что дальше? – спросил он, желая вновь услышать се голос. – Вы с сестрой потеряли интерес к шифровке?

– Вовсе нет. Наши письма до сих пор несут в себе тайные послания. Тот, кто посылает, всегда изобретает что-то новое и сложное, а получатель должен раскрыть код.

– Тогда мне странно, что твой дядя писал открытым текстом о том, что расценивается как измена.

Сказав это, Хью спохватился, что Филиппа вспомнит старую обиду, но девушка заговорила без малейшей досады:

– Если бы ты познакомился с моим дядей, то понял бы, что такое, на самом деле быть оторванным от жизни! Он ведет жизнь затворника, и понятия не имеет о большом мире за стенами своей кельи. Шифровка для него – тренировка ума и не имеет никакой практической пользы. Ему бы в голову не пришло шифровать письма! Если я и была отчасти такой, то это в прошлом. Ты показал мне мир, Хью. Думаю, я навсегда покинула свой кокон. Я благодарна тебе за это!

Она переплела пальцы с пальцами Хью, и у него заныло в груди. Эта сладкая боль ничего общего не имела с вожделением. Это было чувство несравненно более глубокое, знак близости душ и сердец. Он потянулся к Филиппе и коснулся ее губ поцелуем, какого не знал раньше, – поцелуем благодарности за то, что он что-то для нее значит. Хью был так полон этим новым чувством, что ощутил могучую потребность открыться ей, как она открылась ему в день его приезда.

Но так и не сказал ни слова.