"Марина Палей. Жора Жирняго" - читать интересную книгу автора

ничего подобного и не ждешь...
Когда наступила вторая неделя репетиций, открылся наконец
"революционный замысел" Эдгара Смога. Сначала этот "замысел", по частям,
выплыл - на плечах крякающих под тяжестью добрых молодцев - из громадного
фургона "Автоперевозки" - затем вплыл в том же порядке на пустую сцену.
После соединения всех частей "замысел" оказался гигантской кроватью.
Она была размером с поле для гольфа. Точеные ноги этого мегаложа, его
боковые части, а также изножье и изголовье были выполнены из слоновой кости,
все крепления - из серебра, узоры - из золота, помпезный и необъятный
балдахин рубинового цвета был бархатным, таким же было и покрывало. Белье,
цвета безоблачных кинематографических небес, было, разумеется, шелковым. В
целом кровать напоминала величественный корабль, готовый вот-вот сойти со
стапелей и пуститься в бурное плаванье - о такую кровать хотелось разбить
ледяную бутылку с шампанским... Всякие "мелочи" - лампы, бра, торшер,
зеркало - все также сверкало златом-серебром, усиливая величие
"революционной" кровати.
- Полный аншлаг... - обессиленный от восхищения, тихо проговорил Эдгар
Смог. Словно завороженный (и несколько эту завороженность педалируя), он все
смотрел и смотрел из зала на свое детище...
- Эдгар Иванович, - попробовал было возразить убитый режиссер - словно
эта кровать, всем своим весом, обрушилась прямо ему на голову, - у Кокто
ведь ясно написано: "Сценическое пространство, ограниченное рамой из
нарисованных красных драпировок, представляет собой неровный угол женской
спальни, это темная комната в синеватых тонах; налево видна кровать в
беспорядке..."
- Исаак Маркович! - Смог выразительно посмотрел на Ренату. - У Кокто
размеры постели не указываются, но, смею вас уверить, подразумеваются.
Постель - вот главная героиня пьесы! Это моя личная, выстраданная концепция,
и я на ней стою, сижу, лежу, что хотите. Как там у Есенина? - "Весь мир -
постель, все люди - бляди"!..
- У Есенина - "Весь мир - бардак", - мстительно уточнил режиссер, - а
про кровать - "Наша жизнь - простыня и кровать, наша жизнь - поцелуй - и в
омут..."
- Во-во, - удовлетворенно хмыкнул Эдгар Иванович, - и я про то же...
После того, как на сцене воцарилась кровать, репетиции на пару дней
прекратились: бедный Исаак Маркович взял больничный. Рената получила от
Андрея несколько электронных открыток, но даже не могла им по-настоящему
радоваться - не находя выхода, она мучительно размышляла о своем позоре -
вообще обо всей этой истории, в которую так глупо влипла.
...Некий немецкий ученый, теоретик военных битв, вывел закон, который,
вкратце, можно сформулировать следующим образом: "События ускоряются к
развязке". Так и произошло. К концу второй недели репетиций, в пятницу,
когда режиссер ничего больше не говорил, а только тихо стонал, Рената,
увидев в зале Эдгара, неожиданно для себя обрадовалась. В конце концов он
был единственный, кто ее поддерживал, кто в нее здесь верил - и уж всяко не
изгалялся над ней, как этот, похожий на старого грызуна, Исаак Маркович.
Поэтому она даже с удовольствием приняла приглашение Эдгара в китайский
ресторан - и там, пытаясь облегчить перегруженное отчаяньем сердце, попросту
говоря, перепила. Причем крепко. Эдгар Смог, глядя на ее подростковое
опьянение (Рената не любила и не умела пить), умиленно смеялся.