"Марина Палей. Жора Жирняго" - читать интересную книгу автора

В детстве Жора страшно завидовал книжным героям, у которых все эти
блага, недоступные, как облака, жирнягинскому отпрыску, - голод, страх,
бесприютность - наличенствовали в полном комплекте. Но уже в Жорином
пубертатном возрасте вероломная, сплошь в синяках и кровоподтеках, слава
Рембо, Сервантеса, Байрона, Лермонтова, Верлена - авторов плохо устроенных
или / и сознательно пренебрегших устройствoм (а Жора с самого детства метил
в писатели) - интересовала его только как яркий образец того, "что такое
плохо". (О чем, к счастью, так и не узнал безвременно, а может, как раз
вовремя сошедший в могилу Елисей Армагеддонович, сильно надеявшийся на более
романтическое развитие своего последненького.)
На примере вполне респектабельных смоквенских "бунтарей" (являвших
чудеса просчитано политизированной поэзии и взволнованно поэтизированной
политики) Жора отлично усвоил, что в азиопском отечестве (где за настоящее
противостояние всегда сажали, сажают и будут сажать на кол) есть и другая
"оппозиционность" - за которую хорошо платят именно власть имущие. Это такой
комфортный нонконформизм, который надо проявлять не порывисто и безоглядно,
как первую любовь, - а именно продавать, и притом торговать ею с умом - даже
торговаться - отлично представляя и целевой контингент покупателей, и
маркетинг, и букмекерские ставки, и, разумеется, свой прямой профит.
Так что все касающееся торговли - это да, это он знал. А вот жизнь за
стенами кабинета и торгового зала... Да и существует ли она?
Одно время он зачастил в элитарный кинотеатр, устроенный специально для
смоквенских VIPs'ов, где показывали новинки отечественного кино. Кино Жора
не любил; в семье Жирняго синематограф считался низким жанром по
определению, но в кино ходить Жоре все же приходилось - в связи с
определенными светскими обязанностями, а также потому, что - именно в темном
кинозале с его бархатными креслами - кабинетному жителю всего безопасней и
эффективней улавливать умонастроения масс.
"Массами" в этом элитарном кинозале считались родственники и, в
частности, жены "кинематографических величин" - последние были
представительницами такой породы, которые, родись они два века назад, были
бы наняты господами художниками в кухарки. Ныне же, за отсутствием у
художников долженствующих средств, эти неприхотливые хлопотуньи были
возведены в ранг супружниц-рачительниц и также в должность
муз-вдохновительниц, а обязанности по хозяйству несли бесплатно.
Шел фильм явно третьего разбору, и Жора уже намеревался вздремнуть, как
вдруг его зевоту прервала странная сцена. Недозевнув, Жора так и остался
сидеть с открытым ртом.
Сюжет подразумевал прибытие из Парижа молодой особы, на которой
персонаж второго плана хотел женить своего сына - с тем, разумеется, чтобы
выпихнуть его из ханства-мандаринства к цивилизованным горизонтам. В момент,
который заинтересовал Жору, персонаж сидел на пятиметровой кухне, горестно
перебирая какие-то неизвестные Жоре бумажки. Бумажки не являлись деньгами,
но было понятно, что персонаж, как-то связывает их количество с приездом
гостьи, поскольку он то и дело в отчаянье шептал: "Не хватит!.. Не
хватит!.."
- Что это он делает, зайка? - очень раздельно, громко и непринужденно
спросил Жора. (Он не намеревался спрашивать громко, просто не привык
понижать голос, и в тишине вышло на весь зал.)
- Он перебирает талоны, - быстрым шепотом пояснила жена. (Желая, кстати