"Марина Палей. Жора Жирняго" - читать интересную книгу автора

Сеговью вы любите? Или сыграть вам "Воспоминания об Альгамбре"? В смысле -
Таррегу хотите?
Она захотела их всех, а больше всего... ах, да что говорить!..
...И на нее обрушились испанские водопады, ручьи горных расселин и
высокогорные ливни - ее обдало жаром жестокое кирпично-красное плоскогорье -
ее приласкала зеленая прохлада лимонных и оливковых рощ - когтями пантер
нацелились в нее мириады диких звезд - рассвет, на ее глазах, толчками
рождался из выплескивающего кровь небесного устья - от любви синих морских
волн и золотого бриза рождался полдень - сумерки рождались из тел
присмиревших деревьев - и черный шелк ночи снова умело ласкал большое голое
тело луны.
- Да что ж это мы все в прихожей стоим? - внезапно услыхала Рената. -
Эта фотоповерхность с нетерпением ждет, чтоб вы оставили на ней свои
маленькие следы.
И Рената ступила на поверхность пруда".

С этим рассказом происходило черт те что. Точнее, черт те что, через
неделю после первого Жориного звонка, произошло в полиуретановой редакции. А
именно: Ядвига Зовчак, оставив кресло редакционной мегеры, пошла на
повышение: советником в Комитет защиты женщин при Президенте (Звучит
странно: каких таких женщин надо защищать при Президенте? Разве что
Монику?.. Так ее разобидел-озолотил совсем другой супостат... Вот и пойми
тут.) А новую редактрису уже мало волновали напоминания о петрославльской
педикюрше Ксении. И вот она, новая мегера, в ответ на Жорины звонки,
заладила отвечать так: неформат, неформат! снова, сударь, неформат! - будто
других слов не знала. Может, и не знала: с еще не подпущенными к кормушке
авторами упомянутая сотрудница использовала только портативный словарик.
Этот "неформат, неформат" звучал для Жоры как "недолет, перелет" - и
Жора так ненавидел его, что мысленно, хотя бы для какого-то разнообразия,
произносил навыворот: тамрофен. Звучало, как бруфен, изобруфен, пурген...
Тьфу ты, дьявол! Конечно, это дело можно было бы уладить минутным звонком
Кому-Надо, но Жора в ту пору (которую можно было бы назвать "дотелевизионной
девственностью") и впрямь искренне стеснялся такого рода отхожих промыслов -
и вовсе не рвался в упомянутом промысле "светиться" - тем более перед
нужными для более крупной стратегии индивидами.
Жора тяжко плюхался за стол и тупо перечитывал отрывок, забракованный
"Полиуританом":

"...В таких случаях не обремененные достоинством дамы говорят:
"...зашла к нему на часок, а вышла через неделю". Рената неоднократно
слыхала эту пошлейшую формулировку, но раньше она почему-то не резала ее
слуха.
А сейчас... Если рассказать кому-то... но кому? и как именно? да и надо
ли? Конечно, нет! - кричало все ее существо. - Никому! Ни за что!..
Да и как перескажешь? даже себе?
Например, как они, в гостиной, медленно пили замечательный цейлонский
чай - неожиданно для самих себя чинно и даже чопорно - и при том в таком
трудно скрываемом смущении, что чуть было не заговорили о погоде...
Разговор, начатый в прихожей так бурно и разнонаправлено, вдруг сложил свои
лепестки - и превратился в плотно закрытый венчик цветка, смущенного