"Марина Палей. Жора Жирняго" - читать интересную книгу автора

Мне! и горька и абидна, но! не панимаааеш, видна! тыыыыы! этай грусти маей!
кхххх... дрррррр... кхххххххх... Не кууукла яааа!!!
В столовке, возле раздачи, турбазовский массовик вешает объявление:

ПРИЕЗЖАЮТ ПИСАТЕЛИ

Нет, вовсе не отдыхать! Разве им до отдыха? Они приезжают нести в
массы... что?.. что-то такое... ну, в общем, дефицит...
Дамы мгновенно охладевают к своим... утешителям. Теперь они чисты и
строги, как отроковицы перед первым причастием.
Назавтра, с половины шестого утра, подобно Наташе Ростовой перед первым
балом, они особенно, по-бальному, надраивают свои шеи и уши: на встречу с
Прекрасным пойти с обычно вымытой шеей, конечно, немыслимо; уши должны
обеспечить полную звукопроводимость: не дай Бог что-нибудь пропустить.
Железные бигуди, резиновые бигуди, импортные термобигуди, плойки, лак для
волос, лак для ногтей, тени, блестки, пудра импортная польская, болгарская
помада на троих.
Покинутые кавалеры изображают мрачность ("солидность"): они готовятся к
откровенному мужскому разговору о сложностях международного положения. Лишь
один кавалер, не востребованный даже в ситуации блокадно-лютого бабьего
глада, глистообразный, с жабьей незагорающей кожей, с книжечкой Эдуарда
Асадова, прижатой к впалой грудной клетке, путается у всех под ногами, то и
дело вскрикивая:
- Ах! Это так волнительно... так волнительно... столько актуальных
вопросов... ах, накопилось столько вопросов...
Уж полдень близится, Прекрасного все нет. Дамы отказываются от приема
пищи в назначенную им смену. Они боятся съесть с губ дефицитную болгарскую
помаду - и в этой трогательной экономии похожи на Акакия Акакиевича,
решившего, с целью сбережения подметок, ступать только на носки. Держа
козырьком ладонь, дамы застыли на берегу, без отдыху шныряя загадочными
женскими зенками вверх по матушке по Волге. Во-о-он там!.. Где, где? Да там,
во-о-он!.. Видишь? Да то не они! Они же с оркестром будут! Услышишь сперва
оркестр!..
День тянется бесконечно, но и у бесконечности, как выясняется, есть
конец. Словно миражи пьяного куафера, оседают, истаяв, тучные стога дамских
начесов... Кровососущие входят в бешеный вампирский раж... Покинутые мужья
судорожно пользуются временно ослабшим контролем... Кукушки то и дело
поставляют самые противоречивые сведения.... И вот, когда емкости уже
опорожнены и разбиты, как и отдельные части отдельных неосмотрительных
физиономий, когда прибрежные пенелопы, увязшие пятивершковыми каблуками в
песке, увядшие и озлобленные, со скуки начинают грызть невкусных своих мужей
(и теперь уже не кто иной как мужья виноваты в том, что хочется им кушать -
женам, прием пищи пропустившим - и опять же мужья виноваты в том, что
комары - "как проклятые империалисты!" - пьют их женскую, страстную, зря
откипевшую кровь) - в это самое время - видите!!! не обманули!!! - к причалу
медленно подходит пароход.
Он напоминает тот, что распространял облигации госзайма - тот, на
котором Остап, "дерзко опередив время", изобразил довольно концептуального
Сеятеля.
Капитан, белоснежный и крупный, как страусовое яйцо, лишь мимолетно