"Марина Палей. Под небом Африки моей" - читать интересную книгу автора

Lindi

Следует сказать, что для Ваньки понятия "еда" в общепринятом смысле не
существовало. А именно: он ничего не ел. И не так "ничего не ел", чтобы, как
Васисуалий Лоханкин, ночью, втихаря, добывать из супа мясо, вздымая
куртуазные фонтанчики ажурно нарезанной морковки. Он действительно - не ел.
Ничего. Никогда. То есть принципиально не осквернял уста бренной пищей.
Примеры тому редки, но встречаются. Взять хотя бы арсеньевского (Бунин)
наставника Баскакова, который был твердо убежден, что это сущий
предрассудок, будто люди должны питаться: за столом его интересовала только
водка да горчица с уксусом. По нестранному совпадению, отчество Ваньки было
как раз Алексеевич; так что на его работе (о которой позже), куда со всей
Столицы сползались выживать растерзанные то "безвременьем", то, наоборот,
"ветром перемен" гуманитарии, Ваньку, за это сладостное имя-отчество,
уважали вдвойне, обращаясь к нему не иначе как на "вы".
Да, стало быть, еда... "Твердую" пищу Иван презирал, процесс еды был
для него извращением и пустой тратой времени. "Еда, - формулировал он, если
собутыльники приставали к нему закусить за компанию, - дело свинское".
(Иногда он менял определение на "свиняческое", "свинячье", "свиное",
"свинюшное" - и даже "свинтусовское", - но не менял принципа.) С другой
стороны, как мы только что убедились, у Ваньки была собственная
классификация всего того, что, волею судеб, так или иначе попадает внутрь
человека, и если под грифом "освежающие напитки" у него шли одеколоны,
спиртосодержащие капли, разнообразная бормотуха и, разумеется, пиво (о пиве
отдельно, это был Ванькин крест), то в разделе "Ванькина еда", довольно
скудном, числились коньяки и прочие горделивые высокородные пришельцы, с
которыми встречался он нечасто.
Потому с моей стороны было немилосердно - и уж всяко бестактно (но я не
знал тогда этих тонкостей!) - тревожить его своей запиской во время такого
вот редкого, трепетного свидания с едой. Хотя не следует ужасаться, что
Ваньке, видимо, нечего было есть - если в понятие "еда" вкладывать нечто
среднеобиходное. Ужасаться не надо, поскольку, возжелай он удовлетворять
пищевую нужду более-менее трафаретно, ему как раз нашлось бы, чем это
делать, и даже более того: работал Ванька на Столичной газораспределительной
станции.
Во время войны Станцию пришлось закамуфлировать от бомбежек.
Закамуфлировали ее, как водится, под некий природный объект, в итоге чего
(да не заподозрят меня в слепой любви к постмодернизму) на той богоспасаемой
газораспределительной Станции было все: вишневый сад, тенистые аллеи,
антоновские яблоки - и даже крыжовник. Ах, да что там - крыжовник! Разрывая
путы цитат, из земли пер и сразу же плодоносил всякий овощ и фрукт,
соприродный местному климату. А были, неотступным гладом и непрестанным
терпением, выпестованы на той Станции даже и единичные, милые моему сердцу
тропические образцы...
Хитрые на выдумку бывшие эмэнэсы (младшие научные сотрудники),
легковерно выбитые из колеи соблазнами и каверзными красотами русской
поэзии, сутки через трое наблюдали там вполглаза показания грозных
газораспределительных приборов и, равнодушные к мысли взлететь на воздух
(трубы на Станции были смонтированы еще до Второй мировой), с азартом
приобщались к делу Мичурина.