"Светлана Пахомова. Ангелам господства " - читать интересную книгу автора

давал понять, что здесь не все свои. Приватность собственности уже вошла в
нематерьяльные слои культуры, и то, что изливалось от щедрот духовности в
родимых берендеях, в роскошестве возможностей Москвы придерживали и таили.
С утра начнутся генеральные прогоны, а бутафорские цеха от сроков сдачи
отстают: на рыцарей вооруженья не хватает. Пищали-алебарды таскают от
соседских постановок и часто - из других эпох, и эта стратегическая труппа
решительно и злобно отвергает этнографическую достоверность костюмировки в
отдельных элементах и деталях: чего уж королиться с кошельками, воротниками
и ремнями - нам все едино в третьем акте помирать. А что там зрителя пугает
под плащом - греми себе железом да ботфортом топай. Эмоциями в зале
управляет любая театральная условность. Зависит от подачи. На нее у моих
рыцарей ума не доставало: восстание таких бифштексов симптоматично от
пролога до кострового акта - у всех участников процесса репетиций возник
сплошной хронический эмоциональный стресс. Cопротивленье замыслам
материалов - явление не единичное на сцене, поднять боевой дух дружины
(толпы философов и комсомольского актива) до боли дурно или отменно хорошо
изложенной в воззваниях идеей - это чревато страстью к порочной дерзости -
гражданским неповиновеньям. Призванье Франции - изготовленье революций -
неупоимая в боях обитель жажды изменений. Страсть приключений и беспечность
от потерь. От стремных модниц на Тверской по всей Москве ходили слухи, что
все французские клиенты - до денег очень злые скряги. Как бы дознаться,
откуда в незапрещенной к чтению в библиотеке литературе неописательное
благородство монахов - бенедиктинцев, тамплиеров, иезуитов, пусть
нарицательных во всех языцех, так мало симпатичного, и вдруг -
красописательная песня о Роланде. Влюбиться можно, а понять - нельзя!
Храмовники похамканы. Все под запретом. Под силу забеситься от преткновения
цензурой и с репетиций революцию поднять!
- Так и бывало! - В складках закулисья, но прямо за моей спиной стоял
Рыжуля.
- Простите, мэтр, я говорила вслух? - Необходимо было чуточку
собраться.
- Ты просто не могла надеть эти перчатки без указаний костюмера, и
нервничала. Теперь прочувствовала, почему к такой одежде всенепременно
приставлялись слуги?
- Мне трудно надевать перчатки, поскольку перебито сухожилье на одном
запястье во время фехтовальных репетиций. - Звучало дерзко и неискренне. Он
был еще чужим, а как подкрался.
- Да. Мне говорили - ты ершиста. Какая масть под этим париком: ты кто -
брюнетка или блондинка?
- Не то и не другое, я - шатенка.
Его раскатисто ревущий хохоток мог означать отметку "Браво!".
- Виктор Иваныч! Где вы? - раздался поисковый глас. Николь бежала
сквозь подмостки и зацепилась о неструганый помост. Пока она приподносила в
жертву эшафоту подол шифонового платья, Рыжуля, оказавшийся Виктор и Ваныч,
закончил назиданьем мысль, с которой начал:
- Ермолова умела перебросить своей игрой из зала на бульвар огонь
гражданской стачки.
Толковый мужичок. Ему вменили практическую режиссуру, а он берет на
абордаж историю публичной страсти, и видно - не боится! Теория - чужая
вотчина преподаванья! Как бы Великий Мэтр не рассердился - вторженья в