"Геннадий Падаманс. Хиросима" - читать интересную книгу автора

жребий. К вскрытию выпало посольство - и я с перепугу взялся за Незнакомца.
Он называл меня спасителем (с маленькой буквы, увы...) и братом по
духу. Он действительно прочел мой роман и утверждал, как будто вполне
трезво, что готов носить его на руках (надо же...). А еще моему брату по
духу было стыдно за ненависть. Он прилагал очередную стопку чудных
стихотворений и сознавался, что все-таки бездарь, что его Хиросима не
пройдена. Сознавался с вопросом... Если б жена могла написать мне столь
лестно. Но жена есть жена, а Незнакомцу я тут же заочно поведал, что никто
никогда не ответит за человека: бездарь ли тот. Только он сам, его сердце,
знает ответ.
Долго я сидел за столом. Что-то чиркал на белом листе, рисовал. Но что
я мог рисовать? Черточки, палочки, хвостики. Стрелку. Заглавные буквы. Потом
я выписывал дату (6.08.1945) и складывал цифры, чтоб получить сумму. Сумму и
две точки в конце, друг за дружкой, двуточие. Сумма меня вполне устраивала,
не зря же я ее получал раза четыре. И я чертил плюс. Большой жирный плюс. И
рядом, для симметрии, минус. И улыбался загадочно. И обводил все в кружок:
сумму с двуточием, плюс и минус, стрелку, что-то еще... закорючки. И
подписал свою иллюстрацию "Геройская схима". И сунул в стол. А затем
развернул настольную лампу и направил сноп света на потолок над трюмо. Нет,
мне ничего не приснилось - царапинки проступали и при электрическом свете.
Теперь я не поленился, поднялся и перерыл несколько книжных полок - просто
вывернул на пол - но нашел-таки нужное. Зигзаг в виде молнии означал
целостность и энергию Солнца. Путь, которого стоит придерживаться. Узел
наподобие петли обещал плодородие, новые начинания. Лучше и не придумаешь!
Я вернулся к столу. За окном клубилась ночь, бледная желтизна
светофоров плясала по станам продрогших домов, одинокий прохожий спешил к
своему очагу. Я разглядывал сквозь стекло силуэт, но не мог ничего
рассмотреть на лице - и все-таки думал, что, наверное, есть заветное слово,
как ключик, для каждого. Есть... но как их найти, такие слова... Для жены
как найти в первую голову...

Назавтра настал, наконец, черед письма из посольства. Ничего плохого
там не было. Наоборот! Месяцев восемь назад я принял участие в международном
конкурсе Французской академии в честь юбилея Жан-Жака Руссо и отправил
скандальное эссе, в котором упорно доказывал, что моральный уровень шимпанзе
и горилл гораздо выше морального уровня великого Руссо и примерно
соответствует этому пресловутому уровню у африканских бушменов. И вот,
получалось, я удовлетворил господ академиков, и они присудили мне
региональную премию в тысячу франков. Я искренне недоумевал. Мне... тысячу
франков. Я был сражен наповал таким сюрпризом. Они сбрендили там с ума или
просто не нашли переводчика, или описка какая-то - как бы то ни было, я
держал в руках официальную бумагу. Тысячу франков вынь да положь. Одно
только меня огорчало: курс французского франка, кажется, выглядел
смехотворным, едва выше шведской кроны - но моя жена разве могла знать этот
курс? Не могла, никак не могла, откуда ей... Значит, когда я позвоню и
сообшу, что ее приглашают в посольство на вручение тысячи франков супругу -
она, без сомнения, не устоит и признает мое воскресение свершившимся фактом.
На встречу с поэтами я шел в приподнятом настроении. Блистало солнышко,
щебетали невидимые птицы, даже машины урчали тактично. Весна признала долг и
засучила рукава.