"Вячеслав Пьецух. Четвертый Рим (Авт.сб. "Государственное дитя")" - читать интересную книгу автора

минуло всего-навсего тридцать лет, и над Москвой вознесся огромный куб с
пятью золотыми главами, видными за многие километры до Калужской еще
заставы и сиявшими, словно добавочные солнца, даже в пасмурную погоду.
Новый московский храм вмещал десять тысяч богомольцев одновременно, ушло
на него пятнадцать миллионов казенных денег, не считая пожертвований от
народа, бессчетные тонны драгоценного мрамора и двенадцать пудов злата на
купола. Так вот поди ж ты: культурная Россия это сооружение сразу не
полюбила за искусственное великолепие, фальшивый имперский пафос, а
главное - за то, что тоновская архитектура шла вразрез тогдашним
демократическим настроениям и обыкновенному чувству меры. Все вдруг
увидели в храме Христа Спасителя как бы последнюю, судорожную попытку
третьего Рима напомнить европейским правопреемникам Рима первого и второго
о своем благородном, хотя и побочном происхождении от морганатической
связи вечного города с наивной московской спесью, а между тем эта теория
давно претила культурному русскому меньшинству, несмотря на воспаленные
грезы Федора Достоевского и холодные выкладки Владимира Соловьева.
И то сказать - в понимании людей знающих Рим есть не город и не
государство, вернее, не столько город и государство, сколько идея,
источающая особое, так сказать, отрицательное обаяние. Больше всего в этой
идее пугает ее всемирность. Народы, которые придерживаются исконных своих
границ и не покушаются на то, чтобы распространить отчую государственную
мысль на сопредельные, а то и на совсем уж отдаленные территории,
безусловно, заслуживают почтения за невинность умысла и пристойное
домоседство, народы же, исповедующие всемирность своих идей, настойчиво
ищущие планетарного выражения своему государственному устройству, тоже
достойны почета, но переходящего в злобное восхищение. Возбуждается оно
прежде всего героичностью вида, каковая героичность граничит с наглостью
разбора самого даже и бытового, отчего эти народы всегда чувствовали себя
хозяевами Ойкумены, а впрочем, имели на то определенные основания:
например, первые римляне, то есть собственно римляне, создали отточенный
аппарат управления, опиравшийся на отточенную традицию, как будто нарочно
приспособленную к завоевательному способу бытия; вторые римляне,
византийцы, развили влиятельную культуру, и ее действительно не грех было
распространить; третьи же римляне - наши драгоценные русаки московского
толка, - правда, ничего оригинального не придумали и тем не менее прибрали
к рукам шестую часть земной тверди, вольготно раскинувшись от Прибалтики
до Аляски. Вообще римлян первых, вторых и третьих, несмотря на резко
неодинаковый состав крови, многое единило. Скажем, все они были если не
похитители, то бесстыжие эпигоны: римский Рим вышел из Греции,
византийский Рим вышел из римского, а московский - из византийского, после
того как государь Иван III женился на Софье Палеолог, дочери морейского
деспота Фомы, и на этом основании провозгласил себя наследником
василевсов. Римляне всех времен и народов, причастные к отправлению
государственных надобностей, разные там квесторы с эдилами, куропалаты с
протосевастами, капитаны-исправники с городничими, были людьми, так
сказать, металлического характера, независимо от формулы крови, и
руководствовались исключительно буквой закона, причудливо сопряженной с
неправедным интересом, питали величайшее презрение к труженику, отличались
крайним суеверием, отчасти странным для людей металлического характера, и
всеми средствами, вплоть до людоедских, несовместимых с культурой даже и