"Вячеслав Пьецух. Ночные бдения с Иоганном Вольфгангом Гете (Авт.сб. "Государственное дитя")" - читать интересную книгу автора

колоться, на прачечную, туда-сюда - от этого не уйдешь.
Я повернулся на другой бок и впился глазами в стену. Чувство было
такое, точно у меня отняли что-то насущное, без чего нельзя жить, как без
зубной щетки и табаку. "Ах да! - сообразил я. - Это с чтением покончено
безвозвратно и навсегда". Мне действительно было ясно, что я уже ни за что
не смогу читать без того, чтобы не чувствовать себя дураком, который по
бесхарактерности покоряется шарлатану гипнотизеру или по легкомыслию
подыгрывает в какую-нибудь нехитрую игру вроде детского домино.
- Ты с кем это трепался всю ночь? - спросил меня Волосков.
- Да так... заходил один товарищ обменяться впечатлениями, а что?
- Да ничего. Это я к тому, что сам до трех часов ночи спорил с
Красулиным на предмет Куликовской битвы. Поскольку Красулин дурак, да еще
отравленный патриотическими настроениями, то он, конечно, стоял на том,
что Куликовская битва - величайшее событие в нашей истории, показавшее
всему миру несокрушимую мощь русского человека. Я же, со своей стороны,
доказывал ему то, что куликовская авантюра, организованная князем Дмитрием
Ивановичем и Сергием Радонежским, была именно авантюрой! Ну как же не
авантюра, если всех сил в стране хватило только на то, чтобы разгромить
армию какого-то темного темника Мамая, если через два года князю Дмитрию
пришлось позорно бежать из Москвы, оставив ее на разграбление Тохтамышу,
если татарское иго длилось еще сто лет, наконец, если наша зависимость от
Орды была чисто номинальной, как зависимость Армении от римского сената, и
мы тихо-мирно существовали под сенью ордынского бунчука. Хулиган был этот
князь Дмитрий, безответственный и честолюбивый мальчишка, а вовсе не
национальный герой, каким его рисуют Карамзин, Соловьев, Ключевский и наш
идиот Красулин!..
Я спросил:
- Послушай, Волосков, ты давно не мылся?
- Да, наверно, недели с две.
- То-то и оно! - сказал я и принялся одеваться.


Бдение второе

В четверг Гете явился мне самым обыкновенным способом - через дверь.
Около полуночи кто-то ко мне настойчиво постучал, я подумал, что это
наконец явился сантехник чинить подтекавший кран, но, отперев дверь (она у
меня запирается на самодельный крючок из стали), увидел на пороге моего
великого немца и обрадовался, как дитя, хотя накануне он и лишил меня
счастья чтения, а впрочем, оно всегда действовало на меня расслабляюще,
нездорово. Гете вошел, приятным движением оправил на себе фрак и уселся в
кресло. Затем сказал:
- Итак, молодой человек, на чем мы с вами остановились?
- Мы остановились на том, что технические новинки и дурные манеры - это
знамение наших дней. Видимо, вы хотели сказать, что в ваше время манеры
были на высоте.
- Мое время было благодатно тем, что всяк сверчок знал свой шесток.
Иначе говоря, в мое время у людей не было комплекса социальной
неполноценности и посему большой редкостью были смуты. Культурная часть
общества мыслила и предавалась прекрасному, а некультурная часть добывала