"Амос Оз. Пути ветра" - читать интересную книгу автора

Шимшон Шейнбойм еще вчера понял со всей определенностью, что хамсин
приближается. А посему, едва поднявшись поутру, он подошел к окну и с
удовлетворением отметил, что был прав и на этот раз. Он опустил жалюзи,
чтобы защитить комнату от знойного ветра, обмыл водой лицо, плечи и грудь,
поросшую густым седым волосом, побрился и приготовил себе кофе с булочкой,
которую накануне принес из столовой. Всей душой ненавидел Шимшон Шейнбойм
напрасную трату времени, особенно - в утренние плодотворные часы: выйти из
дома, пройтись в столовую, побеседовать, почитать газету, обменяться
мнениями, - и вот, половина утра уже пропала. Поэтому привык он
довольствоваться кофе с булочкой, и уже в шесть часов десять минут, после
первой краткой сводки известий, отец Гидеона Шенгава сидел за письменным
столом, и так летом и зимой, без всяких поблажек.
Он сидел за столом, несколько минут вглядываясь в карту страны,
висевшую на противиположной стене, с трудом пытаясь вспомнить какой-то
навязчивый сон, привидевшийся ему ранним утром, перед самым пробуждением. Но
сон ускользнул, память не удержала.
Шимшон решил немедленно погрузиться в работу, не тратя больше ни
секунды. Великий праздник сегодня, это правда, но праздновать - это
работать, а не предаваться безделию. До того времени, когда предстоит выйти
из дому, чтобы поглазеть на приземление парашютистов, на Гидеона, который,
может, и вправду окажется среди десантников, а не заболеет в последнюю
секунду, - все еще остаются у Шимшона несколько рабочих часов. Человеку в
возрасте семидесяти пяти лет непозволительно транжирить время, особенно если
предстоит ему доверить бумаге так много - до боли много! - из пережитого.
Работы - невпроворот.
Имя Шимшона Шейнбойма не нуждалось в разных почетных титулах - Рабочее
Движение Эрец Исраэль умеет воздать должное отцам-основателям. Вот уже
десятки лет имя Шимшона Шейнбойма окружено ореолом, сиянье которого - отнюдь
не мимолетное явление. И уже десятки лет ведет он войну, физическую и
духовную, во имя идеалов своей юности. Разочарования и поражения не сломили
его веры и не согнули ее, разве что обогатили душу ноткой мудрой грусти: чем
лучше понимал он слабости и идеологические отклонения ближнего, тем
непримиримей был он к собственным слабостям, обуздывая их железной волей. Он
жил согласно своим принципам, прям, как аршин, подчиняясь безжалостной
внутренней дисциплине, но не без некоей скрытой радости, бурлившей в нем.
Сегодня, между шестью и семью утра в День Независимости, Шимшон
Шейнбойм - отец, который пока еще не потерял сына. Он весь его облик как
нельзя более подходит для того, чтобы нести нимб мученика. Изборожденное
морщинами, тяжелое, умное лицо человека, который все видит, но не обо всем
скажет. Голубые глаза глядят с иронической грустью.
Он сидел за письменным столом, спина распрямлена, голова склонена над
бумагами. Локти расслаблены. Стол был из простого дерева, как и остальная
мебель в комнате, - только самое необходимое и без всяких украшений: келья
монаха-аскета, а не жилье в кибуце с крепким хозяйством.
Это утро будет не особенно продуктивным. Вновь и вновь, разбегаются
мысли, будто тоскуют о сне, что мелькнул и погас на исходе ночи. Необходимо
вспомнить сон, а, вспомнив - забыть его и сконцентрироваться на работе.
...Я помню трубу, и какую-то золотую рыбку или еще что-то... и спор с
кем-то... Никакой связи...