"Виталий Овчаров. Жестокие истины (Часть 1) " - читать интересную книгу автора

беспризорников даже развлечение такое есть: собрать сотни две вшей в тряпицу, а
потом выпустить незаметно на камзол знатного господина, который, гад,
миллостыню зажимает. Господин скачет, скребется сразу в двадцати местах, да
площадными словами ругается - смешно... Но ничего такого Элиот говорить не
стал: понял уже, что его мнение в этом доме - звук пустой. А раз так - самое
лучшее помалкивать.
  Потом был скромный ужин: пареная несоленая рыба с гречневой кашей и
настойка из листьев брусники, слегка разбавленная медом. Орозия сидела
рядышком, подперев румяную щеку рукой, смотрела, как он ест, и расспрашивала
Элиота о его житье-бытье: кто, да откуда, да отчего шрам на левом боку...
Прошлое Элиота было туманно: он отвечал односложно, не вдаваясь в подробности.
Наконец, последовал тот самый вопрос, которго он так ждал, и так боялся:
  -Где твоя мама?
  Где его мама... Ее глаза, тепло рук, веселый грудной смех. Всё ушло...
  -Она умерла, - буркнул он в тарелку.
  -Бедненький, - вздохнула Орозия печально.
  Но через секунду сочувствие с ее лица было изгнано жгучим любыпытством,
какое может быть у одних лишь женщин:
  -А что же с ней случилось?
  -Она умерла от чумы. - сказал Элиот просто, - Я тоже тогда едва не
загнулся.
  -Вам надо было уехать в горную страну Поарван, там воздух чище, чем в
городе. Эпидемии, как известно, в горах не распространяются. - важно изрекла
Орозия, явно повторяя чьи-то слова.
  Что такое эпидемия, Элиот не знал, а спросить он постеснялся. После
этого разговор сломался. Женщина вдруг заторопилась по делам и ушла, оставив
гостя одного на поварне. Постелила она ему в гостинной, рядом с камином, как
велел хозяин. Соломенный матрац колол бока, но если тебе приходилось спать под
прилавками и в каменных постелях рудников, это всё покажется мелочью, не
стоящей внимания . Элиот заснул под треск угольев в камине и дикую пляску
огненных отблесков на стенах.
  Ему приснилась мама. Она стригла его, сидящего на деревянном табурете, и
что-то быстро говорила. Элиот не видел ее лица, только грудной мелодичный голос
ласкал его слух. И еще легкие, словно ветер, прикосновения маминых пальцев к
шее и лбу... Он жмурился от удовольствия и капризно требовал дать ему ложку
меда.
  
  
  Солнечные лучи, пронизав разноцветье витража, складывались на
противоположной стене в молящуюся Мерайну. В картине был запечатлен тот самый
момент, когда в руки святой спускается голубь, несущий благую весть. Элиоту она
казалась сладким сном, столь же невероятным, как и та постель, в которой он
лежал. А вдруг, всё это сейчас исчезнет? - подумал он со страхом. И снова -
вонь, крысы, жалкий костерок с оградкой из кирпичей... Он заворочался, и сел в
постели, тараща глаза. Нет, это не было сном! Вот бардахский ковер с Йобом, вот
сабли и гербовый щит. Нога его уткнулась во что-то мягкое, и он увидел стопку
вещей, аккуратно сложенных рядом с матрацем. Тут были штаны из плотной
хлопковой ткани, которую делали в заморских землях, красная рубаха и
куртка-косоворотка. Вместо деревянных башмаков - собачьи сапоги на толстой
набойной подошве с легкомысленной бахромой на голенищах. Никогда у Элиота не