"Олег Овчинников. Игрушкин дом" - читать интересную книгу автора

горячей и влажной и сопровождалась выделением струйки голубого
пара, четырехкратное рукопожатие завершилось и круг замкнулся. И
круг этот, по аналогии с многоугольниками, лучше назвать
"неправильным", ибо для правильного круга в нем было слишком
много углов. По сути своей неправильный круг внутри сферы
неопределенного радиуса - это ли не песнь во славу грядущей
геометрии?
И это не я придумал - заменять в тексте все вхождения слова
"ведь" на "ибо" и начинать каждое предложение с союза "и" - в
наивной попытке вернуть прозе безвозвратно утраченную,
украденную у нее стихами ритмичность. Это придумал задолго до
меня коллективный автор книги, которой еще до создания был
присвоен статус "настольной", хотя на деле она много чаще
оказывается "внутритумбочной" или даже "подкроватной". И пускай
этот коллективный автор, беззастенчиво используя свойство
врожденной доверчивости человека читающего ко всякому
написанному, а тем более - с легкой подачи Гутенберга -
напечатанному тексту, пытается доказать, что в начале было
слово. И слово это, якобы, было убого. Явная, а главное -
бесполезная ложь. В начале были Творцы. И было их четверо. И
через них все начало быть, что начало быть. Ну, или почти все.
Ведь, на самом деле, ни один из них так и не сознался в создании
пространства/времени. И Творцы существовали всегда. По крайней
мере - сколько себя помнили.
И все-таки коллективный автор лгал не во всем. Меня всегда
поражала его способность располагать огромные напластования лжи,
умело перемежая их с точно рассчитанной толщины слоями правды.
Правды объективной, не вызывающей сомнения, такой, после которой
и ложь некоторое время по инерции кажется правдивой. И создал
дед Землю, и выросла она большая-пребольшая, и на создание ее
вполне могло уйти всего семь дней. Ведь мы то с вами уже знаем,
что все единицы измерения глубоко субъективны. И в одном
коллективный автор был прав бесспорно - элемент убогости в
данном пространстве/времени действительно присутствовал.
Их было пятеро. Я не хотел говорить, но их было пятеро. И
пятый (даже не Пятый, а просто пятый) был бесконечно убог.
Однако Творцы крайне нуждались в нем. Он был им нужен, как избе
пятый угол, при условии, что изба - не здание Пентагона, ибо
здание Пентагона нельзя построить без единого гвоздя. Это -
аксиома, не вздумайте экспериментировать! Как собаке - пятая
нога, причем хромая от рождения. Как пятое колесо - и даже не
телеге, а - вдумайтесь!- велосипеду. Никчемный и бесполезный, не
способный к созидательной деятельности, да и просто недалекий,
однако, не становящийся от этого более близким, пятый всюду
сопровождал Творцов, внося элемент случайности в их слаженные
действия. Нелепый, как Машина Тьюринга, реализованная на Ленте
Мебиуса, он очень мешал Творцам, но они не могли от него
избавиться. Ведь это именно пятый впоследствии придумает способ
быстрого и ненавязчивого избавления от тех, кто мешает. Однако
мириться с его постоянным присутствием они больше не могли. И