"Лев Сергеевич Овалов. Двадцатые годы" - читать интересную книгу автора

даже под скамейками. Это был обычный пассажирский вагон первых революционных
лет: грязный, нетопленый и до отказа забитый пассажирами.
Кто только среди них не встречался! Солдаты, бегущие с фронта,
крестьяне, путешествующие и по личным и по мирским делам, командированные
всех родов, спекулянты и мешочники, штатские в офицерских шинелях и офицеры
в штатских пальто, - любой из пассажиров мог оказаться кем угодно,
какой-нибудь тщедушный на вид рабочий в промасленном ватнике неожиданно
оказывался эсеровским министром, пробирающимся в Симбирск к чехословакам, а
пышущий довольством румяный парень в дорогой купеческой шубе - командиром
самостийного партизанского отряда...
Ни о ком нельзя было судить по первому впечатлению, - тот, кто
представлялся врагом, неожиданно становился другом, а друг оказывался
врагом.
Мужчины потеснились, Вере Васильевне удалось сесть.
Парень, оказавший неожиданное покровительство Вере Васильевне и
Славушке, подал мальчику саквояж.
- На, бери...
Он тряхнул саквояж - в нем все время что-то побрякивало - и опустил на
пол.
- Что там у вас? - спросил парень с усмешкой. - Деньги али струменты?
- Инструменты, - нехотя ответил Славушка, не мог он сказать, что они с
матерью везут чайный сервиз, или, вернее, то, что еще недавно было сервизом:
за время путешествия сервиз давно уже превратился в черепки.
Это был очень поспешный отъезд. К поездке они стали готовиться за
несколько недель, а собрались за какой-нибудь час, так сложились
обстоятельства. Они не могли взять с собой никаких вещей, лишь самую
малость, что-нибудь совсем необременительное, что легко дотащить,
какой-нибудь саквояж или чемоданчик. Теперь Славушка понимал, как
непрактичны и даже неразумны были они с матерью, но в момент отъезда эти
злополучные чашки и блюдца с желтенькими цветочками казались самым
необходимым. Сервиз этот, подаренный матери покойным мужем, был последней
вещественной памятью о том драгоценном семейном тепле, которого не так-то уж
много было в жизни Веры Васильевны и ее детей. И вот вместо того чтобы
захватить одежду, или обувь, или хотя бы какие-то тряпки, которые можно
обменять на хлеб или крупу, они потащили с собой эту семейную реликвию,
превратившуюся в груду ненужных черепков.
Славушка опустился на пол и, намерзшийся, голодный, усталый, тут же
задремал, прикорнув к материнским коленям.
Присев в проходе на корточки, их спаситель пытался вглядеться в
незнакомую женщину.
- Не знаю, как уж вас там, мадам или гражданка, - спросил он, - куда ж
это вы, а?
- Меня зовут Вера Васильевна, - отозвалась она. - А вас?
- Рыбкин, - назвался Парень. - Семен Рыбкин, солдат.
- Вы что ж, на побывку? - попробовала догадаться Вера Васильевна.
- Можно сказать, что и на побывку, - неопределенно согласился парень и
тут же добавил: - А может, и опять на фронт. А вы далеко?
- В деревню, - сказала Вера Васильевна.
- К родным или как?
- Можно сказать, и к родным, и так, - сказала Вера Васильевна. - Я